Ее отвели к бассейну. Там Салима натерла все тело Джабиры благовонной мыльной водой, затем взяла плоскую костяную пластину и соскребла ею с кожи мыльную пену вместе с грязью. После этого она намазала ее руки, ноги, подмышки и лобок каким-то вязким бледно-розовым веществом, которое быстро затвердело, образовав прочную пленку. Осторожно отогнув края этой пленки, Салима резким, но умелым движением содрала ее, и через минуту Джабира уже с удовольствием плескалась в прохладной воде бассейна, почти счастливая от того, что снова чувствует себя чистой.
Вскоре, облачившись в просторную полупрозрачную пижаму, девушка приступила к трапезе, состоявшей из кускуса с бараниной, очищенных зеленых фиг, горячего хлеба и фруктов. Служанка то и дело подливала ей в пиалу ароматного мятного чая.
Силы девушки быстро восстанавливались, и, когда пришло блаженное ощущение сытости, она уже снова была собой – гордой воительницей, готовой встретиться лицом к лицу со всеми чудовищами мира… хоть с самим беем или его сыном, шейхом Мустафой.
Девушка задремала и не почувствовала, как сильные руки рабов перенесли ее во внутренние покои.
– Готова ли дикарка предстать перед нашим повелителем, Салима? – Голос высокого черного незнакомца разбудил Джабиру. – Господин желает видеть ее сегодня в своей опочивальне.
Морщинистое лицо Салимы расцвело в широкой улыбке.
– Господину не придется жаловаться на нерадивость слуг.
– Да будет так! На закате я вернусь!
Толстуха вошла к Джабире.
– Твой час настал, девочка. Ничего не бойся. Мустафа добр, красив и, как говорят, великолепный любовник. А сейчас к тому же у него много нерастраченных сил – он давно уже не ласкал своих наложниц. Дня два назад к нему пришла Лейла, но он выгнал ее – ведь ты должна была войти к нему еще третьего дня. И с тех пор он ждет тебя, кляня каждого из нас, но более всего – упрямство твоего отца.
– Я ни в чем не виновата, – заявила Джабира. – Будь моя воля, я бы скорее легла в постель с верблюдом, чем с ним.
– Позволь тебе не поверить, – с неожиданной твердостью возразила Салима. – Я знаю Мустафу. Он никогда не станет тащить женщину в постель против ее воли, будь она хоть рабыня, хоть дочь самого шаха персидского. Терпение и умение ждать достались ему и его брату от его матери-иноземки. Бей ради этой женщины изменил закон и взял ее в свои законные жены. Тебе не о чем будет жалеть.
Полулежа на кушетке в своей комнатке, Джабира долго думала над тем, что сказала ей Салима. Она нисколько не сомневалась в умении Мустафы соблазнять женщин. Более того, она полностью верила словам Салимы. Однако к естественному страху и робости перед первой настоящей встречей с мужчиной примешивалась и легкая досада. Джабира никак не могла разобраться, откуда это взялось, пока, наконец, к собственному удивлению, не поняла: ей неприятно, что она лишь очередной персонаж в длинной череде женщин, побывавших в спальне Мустафы до нее… ей неприятно, что она не единственная!
«Глупо, – пыталась одернуть себя Джабира, – глупо к наследнику варварского царька подходить с мерками своего народа! Если твой отец никогда не желал ни одной женщины, кроме твоей матери, это еще не значит, что так должны поступать все мужчины в мире!»
Не значит, но иногда так хочется…
Джабира понимала, что она должна найти в своем положении хоть что-то хорошее – иначе жизнь ее превратится в ад. И ни о чем, кроме смерти, она не будет мечтать, сколь бы добрыми к ней ни были окружающие. Ведь она сама (сама!) согласилась, сама взобралась на верблюда и сама отправилась сюда, подгоняемая лишь словами отца, а не нагайками свирепых нукеров или жадных работорговцев.
Стоит ли говорить шейху, что она все еще девственница? Этот вопрос мучил ее, жег, как каленое железо, но решение не приходило. Быть может, лучше оставить его на потом? Сама ситуация, в которой она скоро – о, слишком скоро! – окажется, должна подсказать, как ей следует поступить.
Ее мысли прервал стук в дверь, и в комнату вошел чернокожий гигант евнух (Джабира слышала, что его называли Мехметом) с небольшим серебряным подносом и каким-то свертком.
– Салима приготовила сладкое молоко с миндалем, оно поможет тебе немного успокоиться и приглушит голод до ужина. А это – твоя одежда, – добавил он, кладя на край кровати что-то шелковое, переливающееся всеми цветами радуги. – Шейх Мустафа желает, чтобы ты разделила с ним его вечернюю трапезу.
Джабира пригубила теплое ароматное молоко и улыбнулась от удовольствия:
– Спасибо, это очень вкусно.
Когда Мехмет вернулся за ней, девушку била нервная дрожь. Не помог и роскошный подарок принца Мустафы – на бархатной подушечке лежал огромный рубин в тонкой затейливой оправе на массивной золотой цепочке. Джабира механически надела его на шею и содрогнулась: холодный тяжелый камень давил на грудь, как могильная плита, а цепь напоминала о рабстве. К горлу снова подкатил комок, но, сдерживая слезы, она молча последовала за Мехметом в покои шейха.
Евнух ввел ее в опочивальню и бесшумно удалился, закрыв за собой створки массивных дверей. Девушка стояла, как деревянная статуя, стараясь смотреть куда угодно, только не на разобранную постель. В воздухе витали пряные ароматы, призванные, по варварским поверьям, будить чувственные фантазии, но Джабиру от них только затошнило.
– Я долго ждал этого часа, девочка, – сказал Мустафа, вставая ей навстречу. Его глаза жадно скользнули по стройной фигурке, полускрытой прозрачным покрывалом. – Надела ли ты мой подарок?
Она с усилием кивнула.
Он подошел к ней и коснулся сияющего темно-алого камня.
– Он теплый, твоя кожа согрела его. Теперь он горит огнем твоей души. – Его взгляд снова проник под легкую ткань. – Тебе очень идет этот наряд, но вскоре я сниму его, чтобы насладиться каждой пядью твоего прекрасного тела.
– Я сделаю все, что ты захочешь, Мустафа, – бесцветным голосом отозвалась Джабира, – но, если в тебе есть хоть капля жалости, пусть это произойдет как можно быстрее, чтобы я смогла вернуться к себе и… и немного отдохнуть.
– Мне странно это слышать. – Его улыбка чуть поблекла, а глаза настороженно блеснули. – Понимаешь ли ты, о чем просишь? Можно подумать, что тебе неведома радость долгого обладания друг другом… Нет, моя милая дикарка, я отпущу тебя лишь на рассвете, когда последняя звезда погаснет и горизонт позолотят лучи восходящего солнца. И прежде чем закончится ночь, ты познаешь всю силу и глубину моей любви. Я открою тебе новый мир – мир истомы и чувственных наслаждений, забыть который ты уже не сможешь никогда. Не думаю, что твой берберский любовник мог подарить тебе хоть что-то подобное.
Его сладкие речи заволокли сознание девушки розовым туманом, но последние слова мгновенно отрезвили ее, вернув к реальности.
– Обещай сохранить жизнь моему отцу и моему роду, и я буду полностью, без остатка, принадлежать тебе, мой господин, – с трудом разлепляя губы, произнесла она давно заготовленную фразу.