Рука Маделайн невольно легла на миниатюру, висевшую у нее на шее, на тонкой голубой ленточке. Этот медальон был вручен девушке преподобным Мармирджем вместе с гладким золотым кольцом, ныне сжимавшим ее палец так же крепко, как теснила душу клятва в верности мужчине, которого она никогда прежде не видела – во всяком случае, не видела во плоти.
Она касалась этой небольшой выпуклости под абрикосовым шелком платья так, словно надеялась найти поддержку в запечатленном на миниатюре образе темноволосого мужчины. И чем дальше от дома увозила Маделайн щедро украшенная золотом карета, тем большую потребность в поддержке она ощущала. На протяжении нескольких последних миль даже в негромком скрипе колес ей чудилось одно:
«Что ты наделала? Что ты наделала?»
– Господи, Маделайн, это же край света! – Мрачное замечание спутницы отвлекло Маделайн от ее дум.
– Нет, Дотти, это всего лишь окраина графства Корнуолл, – отвечала Маделайн с деланным спокойствием. Она откинулась на бархатную спинку сиденья и повернулась к кузине.
Мисс Доротея Менсон была внушительной тридцатилетней особой, и ее росту, могучим плечам и властному характеру могли бы позавидовать многие представители сильного пола. На темно-каштановых волосах – Дотти привыкла обходиться без парика – красовалась простая широкополая шляпа, которая еще больше подчеркивала суровость ее черт.
– В жизни не видала такого богом забытого места, – продолжала Доротея. – Здесь вообще ничего нет – ни домов, ни людей. Где, в конце концов, этот замок Ледж?
– Откуда мне знать? Наверное, немного дальше.
– То же самое ты говорила, когда мы останавливались в той последней глухой деревушке. Но с тех пор я не видела ничего, кроме этих наводящих ужас болот. Самое место для разбойников да живых мертвецов!
– Дотти, я всегда завидовала твоему жизнерадостному взгляду на мир, – с иронией заметила Маделайн.
– А я всегда говорила твоему папеньке, что нам нужно гораздо больше верховых для охраны. Вот и прекрасно! По крайней мере, не я буду виновата, когда разбойники похитят нас с тобой и все твои наряды в придачу.
– Хороши же они будут, щеголяя в моих ночных рубашках! Ты так упорно говоришь о похищении, что мне иногда кажется, будто только и мечтаешь, чтобы тебя похитил какой-нибудь красавец разбойник.
Ответом был такой возмущенный взгляд, что Маделайн с трудом удержалась от улыбки. Она давно и тщетно мечтала, что в ее кузине проснется нечто, хотя бы отдаленно напоминающее чувство юмора. Она провела наедине с этой дамой и ее мрачными предсказаниями целых пять дней, и теперь ей очень хотелось вылезти из кареты и пересесть на верховую лошадь. Маделайн так бы и поступила, если бы с детства не боялась ездить верхом.
Доротея бросила еще один укоризненный взгляд на унылый ландшафт и снова принялась за свое:
– Надеюсь, моя милая, теперь ты довольна. Вот к чему привело твое необдуманное решение. Ты в дикой, варварской стране…
– Ради бога, Дотти!
– Сколько раз я тебе говорила…
– Не меньше ста… – устало вставила Маделайн.
– Это чистейшая авантюра! Выскочить замуж за невесть откуда взявшегося джентльмена!.. Вот скажи, много ли ты знаешь о своем новоиспеченном муже?
– Я… я знаю достаточно, – ответила Маделайн с убежденностью, которой она вовсе не испытывала. Доротея презрительно фыркнула:
– Не представляю, как тебе удалось заставить родителей пойти на такое сомнительное дело.
– Стоило только матушке с отцом ознакомиться с условиями брачного контракта, как они воспылали к своему будущему зятю самой горячей любовью.
Маделайн не хотелось быть циничной, но она слишком хорошо знала своих хотя и милых, но довольно безответственных родителей. Матери было необходимо в очередной раз полностью сменить обстановку в городском доме. Отец всегда отличался фатальным пристрастием к покеру и любил осыпать ценными подарками молоденьких балерин. А ведь были еще и другие члены семейства – ее прелестные младшие сестры Джулия и Луиза с их тягой к дорогим нарядам, драгоценностям и женихам с громким титулом и мизерным состоянием! И, наконец, брат Джереми, для которого жизнь была нескончаемой чередой разорительных увеселений.
Казалось, никто из них не отдавал себе отчета в том, что все это стоит денег, и немалых, пока семейство Менсонов не оказалось на грани полного разорения. И как-то само собой разумелось, что спасать его должна практичная Маделайн.
Доротея мрачно покачала головой:
– Знаю только, что на этот раз здравый смысл тебе явно изменил.
– Но почему, Дотти? Что может быть разумнее брака по расчету? Такие сделки заключаются постоянно.
– Нет, вовсе не такие! Где это видано, чтобы жених не осмеливался предстать перед обществом, словно у него есть какая-то страшная тайна? И вместо того, чтобы отправить меня, твои родители сами должны были поехать с тобой – хотя бы для того, чтобы убедиться, что не выдали тебя замуж за чудовище.
Та же самая мысль не раз приходила в голову и Маделайн, но она действительно была разумной девицей и понимала, что сейчас разгар лондонского сезона и мать должна присутствовать на множестве приемов, а отцу предстоит обследовать новые игорные дома. Ведь теперь семья снова могла ни в чем себе не отказывать.
– Надеюсь, что твои близкие по крайней мере благодарны тебе, – поджав губы, заявила Доротея. – По сути, ты принесла себя в жертву семье.
– Ох, Дотти! По-твоему, выйти замуж значит принести себя в жертву? Мистеру Леджу нужна жена. Мне нужен состоятельный муж. Что может быть проще и удобнее подобного соглашения?
– Бедная, бедная девочка!
Маделайн поморщилась, приложила пальцы к вискам. Доротея умудрялась выводить ее из себя всем – даже сочувствием. Она понимала, что кузина желает ей добра, но слова Дотти снова всколыхнули страхи и сомнения, таившиеся в глубинах души. Уже не раз ее одолевало желание повернуть лошадей назад, к лондонской жизни с ее суетой, балами и салонами, в мир, который всегда был для Маделайн чужим, но теперь, издалека, казался таким заманчивым и безопасным. Лишь одно останавливало ее. Девушка снова коснулась рукой медальона, потом осторожно сняла его, спрятала в ладони, как подлинное сокровище.
Она тайком взглянула на красивое лицо – лицо поэта, мечтателя, влюбленного. Черные, как ночь, волосы, собранные сзади в косичку, чувственный рот, твердый, решительный подбородок. Но более всего Маделайн пленяли глаза Анатоля Леджа. Они казались живыми и горели загадочным внутренним светом, изобличая сильную и страстную натуру, но в то же время были полны затаенной печали. Убедившись, что Доротея на нее не смотрит, девушка быстро поднесла миниатюру к губам и тут же улыбнулась своему ребячеству.
Условия брачного контракта, собственность, соображения удобства – обо всем этом Маделайн говорила Дотти, родным, даже самой себе. Но истина заключалась в том, что ее решение выйти замуж за Анатоля Леджа пришло к ней вовсе не после практических размышлений. Она поступила еще более опрометчиво, чем любая глупенькая девчонка, отдающая свое сердце первому встречному. Ибо Маделайн с первого взгляда отдала свое сердце портрету, так что странному маленькому человечку с белоснежными волосами и ангельски невинными глазами оказалось совсем просто ее уговорить.