— Льстец, — улыбнулась девушка. — Войди же в свой дом, столь долго ждавший хозяина и повелителя, насладись его уютом и успокой свою мятущуюся душу. Я твоя жена, и зовут меня…

— Ты моя прекрасная Камиля — совершенная, — прервал Алим девушку.

— Воистину так, я твоя жена и зовут меня Камиля, и отныне сей дом — твой дом. Входи же.

От одного взгляда в эти глаза закружилась голова Алима. И он ощутил, что теперь ожил во всех смыслах этого слова, что возродилась и помолодела его душа, что его тело возродилось не просто к жизни, но к жизни, полной страсти, как и положено обычному человеку. «Поистине, мой друг, твои дары более чем щедры…»

Это была последняя мысль, что посетила голову Алима, ибо желание поцеловать Камилю вытеснило все прочие желания. Наклонившись, он нежно обнял девушку и припал губами к ее губам, вложив в поцелуй всю страсть, что лишь ждала этого мига. Но, должно быть, испугавшись своей смелости, он быстро отстранился. И тут до его слуха донесся насмешливый голос Камили:

— И это все? Это все, что можно предложить жене, Алим? Если ты столь же робок на ложе, то мне, должно быть, не стоило выходить за тебя замуж.

Алим с удивлением посмотрел на Камилю. Та, разглядев в его глазах испуг, рассмеялась и притянула мага к себе.

— Иди ко мне, мой Алим, и делай все, что пожелаешь. И не бойся, что оскорбишь меня или напугаешь. Обидеть может лишь нежелание и холодность.

Алим не помнил, как подхватил девушку на руки, как донес ее до опочивальни (как он понял, где именно в его доме находится опочивальня, ему тоже осталось неведомо). Он почти уронил девушку на широкое ложе, зажег светильники и поставил их в изголовье и изножье постели.

— Я хочу видеть ту, что принадлежит мне с этого мига и до последнего дня, — проговорил он, поспешно раздеваясь.

Через мгновение он уже лежал, уткнувшись лицом в прекраснейшую в мире (и никто не в силах был бы его переубедить!) грудь Камили. Его руки легко заскользили по ее телу, останавливаясь в самых укромных местах, но ненадолго: сегодня Алим впервые почувствовал себя желанным мужчиной, ему хотелось, чтобы этот миг для него и его удивительной жены длился как можно дольше.

Камиля чувствовала, что под руками любимого ощущение теплоты и сладости в ее тело приходит не сразу, нарастая едва заметно, но от этого становится более сильным. Страсть Алима, который наслаждался каждым мигом, усиливалась. Он языком ласкал розовые лепестки сосков подрагивающих персей жены.

— Воистину, нет в мире прекрасней женщины, чем ты, моя греза, — простонал он. — Да благословен тот миг, когда ты стала моей женой! Теперь мы каждый день и каждую ночь будем дарить друг другу блаженство.

Его пальцы едва прикасались к вожделенной расщелинке меж ее ног. Камиля тихо постанывала от охватившего ее возбуждения. Иногда ей даже было немного больно, настолько нетерпеливыми были ласки Алима, но то была сладкая боль.

— Тебе нравится? — спросил он.

— Да, да, конечно! — ответила она срывающимся голосом.

Он опустился к ее ногам, немного приподнял ее бедра, наклонился и стал целовать влажную розовую плоть. Никогда прежде не испытывала она подобного ощущения и поэтому немного испугалась.

— Что ты делаешь?! Не надо! — простонала она, содрогаясь всем телом. — Не надо! Перестань!

Алим поднял голову, и Камиля увидела на его лице удивление.

— Что ты кричишь? — спросил он. — Тебе разве неприятно то, что я делаю?

— Приятно, но это же неправильно!

— Ты сама мне сказала, что тебе понравится все, что я с тобой сделаю, значит, это правильно. Понятно, глупенькая моя?

— Да, мой повелитель…

Алим возвратился к прерванному занятию. Сначала Камиля еще находилась во власти страха и стыда, но он ласкал ее так искусно, что через некоторое время она, сама того не замечая, стала приподнимать и опускать свое тело в такт движениям его губ и языка.

— О! О-о-о! Еще! Еще, мой Алим! — восклицала она. Вдруг по ее телу прокатилась жаркая волна, заставившая затрепетать каждый уголок разгоряченной плоти, и Камиля погрузилась в мягкое, нежное небытие.

Очнулась она через минуту. Алим лежал рядом и гладил ее грудь. Внезапно она почувствовала, как где-то в глубине ее тела зарождается желание вновь испытать всю силу любви.

Резко повернувшись к Алиму, она жарко поцеловала его в губы. А потом одним мягким движением легла на него и соединилась с ним. Глаза ее закрылись, она стала подниматься и опускаться на тело Алима, чувствуя, как с каждым ее движением по телу возлюбленного пробегает сладкая дрожь.

— Открой глаза, — почти приказал Алим. — Я хочу видеть их, когда мы любим друг друга.

Эти слова произвели на нее странное действие. Стоило ему их произнести, как ее всю затрясло, она вскрикнула и в изнеможении упала на мужа. Ей показалось, что силы оставили ее и более ни одного движения она сделать уже не сможет. Но Алим, почувствовав это, помог ей. Обхватив Камилю сильными руками, он начал сам двигаться в ее теле. Все ее естество отзывалось на его сильные толчки; она уже не пыталась сдержать свои чувства и, крепко вцепившись пальцами в его мускулистые плечи, лишь помогала ему в этих движениях, вскрикивая каждый раз от все нарастающего потока страсти. Первый раз в своей жизни она ощущала себя настоящей, да ведь так оно и было на самом деле. И наконец фонтан его горячей лавы оросил ее лоно…

Камиля и Алим слились в едином объятии, обессиленные до такой степени, что не могли уже пошевелить рукой или ногой.

— Я счастлива, мой Алим, что стала твоей женой.

Маг, отныне воистину живой и небесплотный, открыл глаза, и лицо его озарилось радостью.

— Я люблю тебя, Камиля! — воскликнул он и, помолчав, добавил: — Странно, мужчина сильнее женщины, но в конце концов она всегда одерживает над ним победу.

Свиток тридцатый

Утро встретило Мераба полностью одетым — его вновь манили к себе пустоши за городскими улицами. Именно там, он знал, ждет его еще один день чудес.

И сейчас, вглядываясь в распахнутое окно, он прикидывал, к какой бы легенде обратиться, дабы возродить еще одну, быть может, навсегда закрытую страницу истории. Ибо, скажем по секрету, его, Мераба, более всего манили к себе именно закрытые страницы сей великой книги. Именно те города и страны, которых уже не было на карте мира, более всего возбуждали его любопытство.

— Не зря же, в самом деле, я оказался здесь…

— Воистину, никто другой не был бы достоин имени Избранного как ты, мой Мераб, — теплые руки Хаят опустились на плечи юноши. — Ибо лишь тебе одному хочется увидеть то, что увидеть не может никто, тебе одному хочется почувствовать скрытое под спудом, быть может, навсегда…