– Говорят, умнеют, – подтвердил Малыш Анхель.

И громко скомандовал:

– Вперед!

Да, не зря он делил с этими лихими парнями свою жизнь, не зря готов был на все, чтобы уберечь от шальной пули, да и от глупой смерти в пьяной драке на берегу любого из своей команды.

Схватка была короткой. Обескураженный победой над древней магией, противник почти не сопротивлялся. Лишь колдуны попытались, но, увы, нападать и защищаться одновременно, тем более от серебряного оружия, не может ни маг, ни человек. И потому вскоре они нашли приют, конечно, далекий от уютного, в трюме «Пастушки».

Многим не досталось даже такого: кто-то пытался вплавь добраться до тонущего корабля, кто-то решил, что бродить в холодной воде вдоль банки будет безопаснее…

– Может, возьмем их на борт, капитан? Совсем мальчишки ведь…

– Что-то мне не хочется проснуться с ножом в спине, Крысолов. Да и не такие уж они мальчишки… Решили играть во взрослые игры – пусть и отвечают по-взрослому…

Боцман кивнул. Он заранее знал, какой ответ даст Малыш Анхель, и спросил скорее для порядка: ему было вовсе не жалко глупцов, вздумавших при помощи древней магии опорочить высокое искусство войны на море.

Вечерело. Ураган, грозивший стать самым страшным из всех, виденных доном Лопесом Анхелем Педро, так и не разразился, должно быть, разочаровавшись исходом сражения. Вернее, тем, что никакого сражения не получилось вовсе. Лишь несколько пушечных залпов смогли порадовать суровую душу полуночного ветра. Ему, очевидно, этого показалось мало, и он унесся прочь к далеким закатным берегам, так и не получив своей дани.

Океан могуче дышал, поднимая на добрый десяток локтей беспечную «Пастушку». Но Малышу Анхелю было не привыкать. Вместе с боцманом он коротал эти вечерние часы за бутылочкой отличнейшего рома «Девять якорей». Того самого, от которого бы не отказался, можно спорить на дюжину бочонков золота, даже сам король Кастилии и Арагона… Хотя нет, там же королева… Но, должно быть, она тоже согласилась бы пригубить этого воистину божественного напитка, доставшегося Малышу Анхелю после весьма успешного похода к прекрасному острову Мальорка.

Капитан был недоволен. Более того, он едва сдерживался, чтобы не обрушиться с проклятиями на боцмана. Хотя заранее знал, что неправ: ведь он не потерял ни одного человека, завладел остатками пороха и припасов с тонущего судна. Да и маги-воины, надежно запертые в трюме корабля, радовали не меньше: в любом из портов туманного Белого острова за них дадут золотом по весу… Но не получилось «доброй драчки»! Не получилось вообще никакой, и сражение было больше похоже на детскую игру. Лишь вмиг поседевшие виски боцмана говорили, какой на самом деле оказалась эта странная битва.

– Ты сердишься напрасно, – проговорил Крысолов, поднося серебряный кубок к губам. – Позвенеть мечами дело неплохое. И у тебя будут еще сотни возможностей…

– Как-то странно все вышло, – пробурчал Анхель. – Ни схватки, ни крови… Недостойно корсара.

– Зато ты уберег жизни тем, кто на тебя надеется. А это вполне достойно твоего древнего имени.

И Малыш Анхель не мог не согласиться. Ибо защита вассалов всеми силами всегда составляла доблесть древнего и некогда могучего рода дель Кастильо-и-Фернандес Барредо.

Свиток тридцать первый

Шахразада замолчала, повинуясь знаку принца.

– Должно быть, это очень древняя история…

– Увы, это мне неведомо, мой повелитель. Но почему ты так решил?

– Потому, моя красавица, что имя этого корсара мне неведомо. А уж я знаю их всех наперечет. Кого встречал в портах, о ком слышал в тавернах. Некоторые же известны каждому, кто вознамерился выйти в море, ибо их имена золотыми буквами вписаны в историю мира за те открытия, которые они сделали на благо всех, даже собственных врагов.

– Собственных врагов, мой принц?

– Конечно… Ибо рекомый Дрейк первым обошел огромную Африку и нашел пролив, который пустил его в теплые воды у берегов Индии. А за проливом, знаменитым чудовищными волнами и свирепыми ветрами, закрепилось имя Дрейка – должно быть, он был столь же непримирим, как ветры и шторма… Но ты не ответила на мой вопрос, прекраснейшая.

– О да, ибо не знаю на него ответа. Ведомо мне лишь, что у этого пирата были и более чем уважаемые предки – не зря же он гордился своим древним и длинным именем. Была и жена, о которой его душа всегда тосковала.

– Так расскажи же мне об этом, мудрая краса. Должно быть, неземные чувства связывали этого могучего воина с его возлюбленной…

– Ты сам увидишь это, – пряча улыбку, проговорила Шахразада. Да, она уже знала, что может разжечь интерес принца. Более того, именно ради истории о жене Малыша Анхеля и начала она свое долгое повествование.

Вспомнив о своем древнем роде и древнем имени, Малыш Анхель вспомнил и день своего венчания, когда подарил это самое имя прекраснейшей из женщин мира, малышке Марии Эстефан, дочери двоюродного дядюшки.

В замке Фернандес Барредо сияло все – от каменных полов до тысяч свечей в люстре высоко под потолком. Сияла улыбкой и Мария Эстефан, его давняя любовь. Никому и никогда не говорил он, что всю жизнь мечтал лишь о ней, ибо не к лицу потомку древнего рода погибать от любви к женщине, дальней родственнице, на добрый десяток лет моложе его. Но правда заключалась именно в том, что малышка Мария пленила его сердце в тот самый день, когда Анхелю едва исполнилось пятнадцать. Он влюбился в ее теплые глаза цвета старого портвейна, ее медвяные косы, ее нежный смех. Пусть она была совсем крошкой и обнимала своего «старшего братца» за шею совсем по-детски… За каждый волосок на ее голове Анхель готов был отдать собственную жизнь.

Ему исполнилось двадцать в тот день, когда дядюшка и отец сговорились о свадьбе. Ему исполнилось двадцать три в тот день, когда юная Мария Эстефан переступила порог его дома, дабы воспитываться еще два года в духе семьи будущего мужа до своего пятнадцатилетия, до того дня, когда наконец смогут породниться два древних и уважаемых рода.

И все эти долгие и мучительные годы Анхель считал дни и часы, когда наконец сможет назвать Марию своей женой. О, он не был монахом, он любил женщин и баловал себя любовью к ним. Но все то были лишь недолгие увлечения, минутные интрижки, ибо его сердце принадлежало ей одной, Марии Эстефан, превратившейся ко дню своего пятнадцатилетия в настоящую красавицу.

Так, во всяком случае, считал сам Анхель. Пусть его матушка говорила, что девушка слишком высока ростом и худосочна, пусть сестры утверждали, что черты ее лица несовершенны… Пусть вся семья была уверена в том, что свадьба станет лишь формальностью, объединив семьи в приходских книгах, что самому Анхелю никогда не захочется переступить порог опочивальни молодой жены… Пусть в этом была уверена и сама Мария Эстефан. О, свою тайну Анхель хранил более чем усердно, решив, что поделится ею лишь в свою первую брачную ночь и лишь с ней, своей любимой женой.