Амаль не сводила глаз с юноши, наслаждаясь просто звуком его голоса.
– …Из далекой страны за полуденным океаном пришел еще один заказ – визирь Шимас заказал для оружейных хранилищ своей страны запоры и стеллажи. А для своей жены – серебряное колье и браслет. Такие, какие умеешь плести ты один…
Синдбад-то говорил от чистого сердца, не вкладывая ни грана лести. Однако Дахнаш при последних словах самодовольно улыбнулся – как кот, которому под нос положили мышь и которого убедили в том, что всего миг назад эту мышь он изловил.
Маймуна молчала. Говоря по совести, она просто не знала, что делать. Юный Синдбад пришел вовсе не для того, чтобы льстить Дахнашу или в подробностях передавать ему все, что произошло за день. Однако такая неторопливая беседа почти наверняка немного успокоит ифрита и, быть может, убережет его от скороспелых решений или опрометчивых слов. Любое же вмешательство в эту беседу грозит и ей, джиннии, и ее дочери нешуточным скандалом с самыми непредсказуемыми последствиями. Или, что то же самое, вполне предсказуемыми.
Вот поэтому Маймуна положила руку на плечо дочери и пробормотала:
– Подожди, малышка. Сейчас отец немного успокоится. А уж потом ты расскажешь ему все о себе и этом славном парнишке.
– Так ты все знаешь, мам? – прошептала Амаль.
– Я знаю не все, но вполне достаточно для того, чтобы понять, что происходит и чего ты желаешь. Потерпим же, помолчим, пусть мужчины наговорятся.
Уже давно село солнце, бархатная ночь зажгла звезды над засыпающим городом. И лишь тогда Дахнаш довольно откинулся на подушки.
– Ну что ж, мальчик. Сегодня был хороший день и ты отлично справился. Теперь я могу уйти на покой и поручить все тебе.
– Благодарю тебя, почтеннейший, за такие слова. Однако пришел я не только за этим. Мне кажется, что настала пора для разговора, куда более серьезного, чем рассказ о нашей огненной работе.
– О чем ты, юноша?
Дахнаш успокоился. Он не то чтобы забыл, он перестал вспоминать о том, что еще днем приходили сватать его дочь, что разыгрался скандал, когда дочь посмела отказать и, что гораздо хуже, выгнала в толчки неудачливого жениха. Не думать об этом было куда удобнее, уютнее, чем вновь возвращаться к этим мыслям.
Но Синдбад этого не знал. Он видел горящие глаза Амали, которые, казалось, подталкивали его в спину. Он слышал ее невысказанный вопрос: «Ну когда же ты решишься?» Он… да он и сам желал уже закончить эту пустую беседу и наконец изложить свою просьбу.
– Уважаемый Дахнаш, прекрасная Маймуна… Не знаю, как начать… Но… Да будет так… Мы с вашей дочерью, о почтеннейшие, любим друг друга и просим дозволения пожениться.
Маймуна улыбнулась – наконец юный гигант смог высказать то, чего не видел лишь слепой… Ну, и ее муж тоже.
– Пожениться? – Никогда еще Дахнаш не был настолько изумлен. О нет, он был просто поражен. – Но почему, юноша?
– Мы любим друг друга, – повторил Синдбад, не понимая вопроса Дахнаша.
– Любите… Любите… Ты, значит, любишь ее, а она, выходит, любит тебя?…
– Да, уважаемый, именно так.
– Она любит тебя… Тебя, а не кого-то другого… Так вот почему она выставила за порог Джидриса…
– Нет, отец. Я его выставила не потому, что люблю другого, а потому, что он ничтожество… Хотя… – Амаль осеклась, ибо положение было двусмысленным. – Хотя и поэтому тоже.
– Но почему ты ничего не сказала мне, упрямая ослица?! Почему ты заставила меня выглядеть круглым дураком? Почему не сказала сразу, что любишь другого и хочешь именно его называть своим женихом?!
– Не сказала?! Да когда мне было это говорить? Ты же не слышишь никого и ничего вокруг! Ты отдал приказание и был таков! Припер несчастную груду железяк с самодовольной миной и велел радоваться тому, что какой-то червяк теперь должен стать моим мужем!
От последних слов Синдбад вздрогнул. Он хотел было задать Амали какой-то вопрос, но рев Дахнаша пригвоздил его к месту.
– Гору железяк?! Приказал?! Да как ты… Маймуна поняла, что следует вмешаться, и вмешаться немедленно – иначе пути назад не будет, а взаимные упреки на повышенных тонах перейдут грань и нанесут болезненные раны душам ее мужа и дочери.
Потому она едва заметно повела рукой и… все стихло.
– А теперь выслушайте голос разума, о мои неразумные. Я лишила вас возможности говорить, дабы вы, наконец, начали думать. Тебе, дочь, следует успокоиться и все объяснить отцу. Тебе, муж, следует молча выслушать наше выросшее дитя и попытаться понять, что именно она говорит. Ни о сочувствии, ни о сострадании я сейчас не прошу. Молча выслушать и подумать о ее словах. Девочка, ты готова рассказать нам с отцом все как есть? Или тебе нужно еще время?
Амаль несколько раз утвердительно кивнула.
– Ну что ж, тогда говори. Но помни – спокойно и без истерик. Мы понимаем, что сейчас речь идет о самом для тебя важном. Но если ты опять сорвешься на крик, я лишу тебя голоса навсегда, и ты достанешься нашему гостю молчаливой и загадочной, как варварская статуя.
– Повинуюсь, матушка, – едва слышно проговорила Амаль.
Но Синдбад уже услышал решение. И пусть предстоял долгий разговор, но юный гигант уже успокоился – матушка Амали, строгая, если не суровая, свое слово уже сказала.
– Все началось с того дня, когда ты, о мой благородный и громогласный отец, привел Синдбада в наш дом. С тех пор мы встречались ежедневно, вели долгие беседы и поняли, что предназначены друг другу самой судьбой. У нас похожие вкусы, у нас похожие взгляды, мы видим мир так, словно у нас на двоих один разум. Вот поэтому я и прошу, о мой суровый отец, дозволения на то, чтобы назвать Синдбада, умного и умелого подобно тебе, своим супругом.
Маймуна усмехнулась – девочка решила подсластить пилюлю. Но увидела, что Амаль хочет продолжить, и превратилась в слух, дабы не дать дочери сказать лишнего.
– Ты спрашивал, отчего я выгнала в толчки юного Джидриса, которого ты предназначил мне в мужья. Я отвечу: ибо он никчемен, его дух слаб, а его внешность столь уныла, будто он уже переселился в мир иной. И даже если бы я не любила Синдбада, лучшего из мужчин, то и тогда бы не согласилась стать женой столь презренного существа. И сделала бы это не потому, что не люблю тебя, о мой суровый отец, а потому, что люблю и не хочу, чтобы ты мучился, видя мои муки. Ибо с таким мужем, как тот слизняк, ничего кроме мук мне бы не было уготовано…
Амаль выпрямилась. Синдбад едва заметно кивнул ей, подбадривая и утешая. Улыбнулась дочери и Маймуна – и одобряя, и утешая, и сочувствуя. Говоря по чести, сердце джиннии было неспокойно с самого начала этого разговора. Ведь в свое время она ни у кого ни на что разрешения не спрашивала. Ей и в голову не могло прийти спрашивать разрешения у Димирьята, царя джиннов, на то, чтобы назвать сумасбродного ифрита Дахнаша своим супругом.