– Я тоже этого не знаю, матушка. Обещаю лишь, что я как следует подумаю над твоими словами.
Большего Мариам и не нужно было. Ибо ее сын всегда держал свое слово.
Первые розовые лучи восхода окрасили вершины тополей. С солнцем пробудился и почтенный Нур-ад-Дин. Новый день обещал новые заботы для всех, кто встретил появление светила здесь, в уюте гостевой комнаты.
«Но что обо всем этом скажет моя дочь? – с некоторой тревогой подумал Нур-ад-Дин. – И как она отнесется к тому, что я решу жениться?»
Утро, наступившее после столь страшной грозы, было воистину волшебным. Листва сияла всеми оттенками изумруда, камни улиц были влажны и черны, даже крыши домов, обычно серые от каменной пыли, ибо городок стоял почти у самой кромки пустыни, сейчас сияли первозданными красками камня или дерева.
Даже, казалось, прохожие, что спешили по своим делам, были добрее, спокойнее и свежее, словно избавились от груза нерешенных задач и нашли наконец ответы на вопросы, которые бесконечно долго мучили их.
Во всяком случае, у одного из тех, кто спешил этим утром в свои лавки, было именно такое ощущение. О да, бессонная ночь не прошла даром во всех смыслах этого слова. Ибо Нур-ад-Дину, почтенному купцу, безумно хотелось спать. И столь же безумно не хотелось тратить столь прекрасное утро впустую. Ибо он должен был – о нет, просто обязан был придумать для своей избранницы, своей ханым такой подарок, о каком она и мечтать не смела.
Было это утро необыкновенным и для Нур-ад-Дина-младшего, сына Мариам-кушачницы. Ибо он, верный своему слову, обдумал то, что рассказала ему мать на рассвете. И сейчас был полон надежд. Он наконец решил, что глупая размолвка, сколь бы оскорбительной она для него ни казалась, на самом деле была именно глупой и именно размолвкой, а вовсе не окончательным расставанием. Ибо если двое любят друг друга, грезят друг о друге ночами, то не следует обращать внимания на какие-то резкие слова. Более того, он, Нур-ад-Дин (о, это воистину было решение мужественного человека), должен попытаться примириться первым. И впредь, если, конечно, Аллах всесильный и всемилостивый позволит ему вновь соединиться с любимой, всегда мириться первым. Ибо это тоже есть обязанность умного и заботливого мужчины.
Мариам-ханым, проведя всю ночь за столь важным для себя разговором, напротив, была деятельна и полна сил. Ибо она почувствовала, что печаль по умершему мужу наконец перестала занимать все уголки ее души. Изумительное же ощущение свободы возродило ее дух, дав и надежду и силы жить и радоваться прекрасному дару Аллаха всесильного – самой жизни.
Лишь малышка Мариам была печальна. Да, она слышала ночную грозу, но не испугалась ее – ибо рядом был отец, который, понятное дело, легко может защитить ее от всех напастей мира. Хотя – о, это конечно страшная тайна, но она бы предпочла, чтобы рядом был ее любимый, ее Нур-ад-Дин. Но чем дольше длилась разлука с, увы, бывшим женихом, тем более девушка привыкала жить одна, жить не в ожидании его появления, а в заботах, каких всегда множество у любой женщины, все равно, молодой или повзрослевшей.
Не ведала Мариам-младшая о ночной беседе отца и Мариам-старшей, тем более не подозревала она о том, что пообещал ее любимый своей мудрой матушке. И потому это утро было для девушки обычным утром, полным обычной же суеты. Когда закончились привычные заботы по дому, она поняла, что впереди длинный одинокий день, который совершенно нечем заполнить. О, конечно, можно было бы заняться, по примеру тети Мариам, плетением кушаков и поясов, вышивкой или чем-то еще столь же трудным. Но, увы, дочь Нур-ад-Дина не была, да что там греха таить, и не пыталась быть такой удивительной мастерицей, как матушка ее любимого.
Дабы не сидеть дома как старая квочка, девушка решила отправиться в гости. Но к кому можно было отправиться сейчас, когда до полудня еще столь далеко, а до вечера еще дальше?
– Амаль! – воскликнула Мариам. – Я пойду к Амаль! Она, знаю, всегда мне рада… А если мы с ней немножко поколдуем… О Аллах всесильный, это будет так здорово…
О, вовсе не обязательно было бы ворожить или колдовать! Вполне достаточно было бы просто поболтать о нарядах, обменяться сплетнями… Или послушать какую-нибудь удивительную историю, большой мастерицей рассказывать которые была матушка Амаль, почтенная Маймуна.
– Решено! – пробормотала Мариам. – Иду к Амаль!
Девушка набросила тонкое шелковое покрывало и, прикрывая нижнюю часть лица его краем, перебежала через дорогу. Знакомая калитка была распахнута, и громкие голоса тетушки Маймуны и дядюшки Дахнаша разносились по двору.
– Да пребудет над этим домом благодать Аллаха всесильного и всемилостивого! – проговорила девушка, входя к соседям.
Те мгновенно умолкли и почему-то переглянулись. «Должно быть, я вмешалась в их спор, – подумала Мариам. – Аллах, думаю, простит мне это, ведь я никого не хотела обижать!»
Но Маймуна, к удивлению девушки, ответила и весело и ласково:
– Здравствуй и ты, красавица! Пусть будет хорош и твой день! Амаль наверху – о чем-то мечтает. Поднимайся к ней.
– Благодарю тебя, тетя Маймуна! – Девушка поклонилась и поспешила к подружке. Уже на лестнице она вновь услышала громкие голоса соседей. Но в них не было ни гнева, ни настойчивости.
«Аллах всесильный! Да они же просто беседуют! Какое счастье, когда в доме звучат радостные голоса обоих родителей! Как же везет Амаль!»
О да, Мариам прекрасно знала, что такое тишина в доме и сколь она безрадостна для слуха любого человека. «О, как бы я была счастлива, если бы каждое мое утро начиналось с беседы или, о счастье, даже с перепалки родителей!»
Везучая же Амаль вновь сидела перед раскрытой книгой в толстом переплете из кожи. Страницы книги были покрыты удивительными рисунками и письменами, разобрать которые Мариам не могла. Амаль же что-то старательно читала, периодически поднимая глаза вверх и повторяя вслух, дабы, вероятно, лучше запомнить.
– Какая ты умница, подружка! Ты учишься и днем и ночью! – проговорила Мариам.
– Здравствуй, красавица! – ответила Амаль, с видимым удовольствием отрываясь от чтения. – Быть может, это и хорошо – учиться и днем и ночью, но почему-то я ничего не запоминаю. Слова проскальзывают через мой разум, словно вода через решето. И вновь голова пустая, какой она была и до того, как я садилась учить урок.
– Бедняжка! Мне жаль тебя!
– Должно быть, я совсем-совсем тупая! Не зря же матушка говорит, что я не похожа ни на кого ни в ее роду, ни в роду отца!
– Зато ты похожа на саму себя! А урок ты обязательно выучишь! Вот успокоишься и выучишь!
– Должно быть, подружка, ты все-таки права. Мне нужно просто перестать думать о сотне вещей сразу. И тогда, о, я знаю это, моя матушка наконец сможет гордиться мной, как равной.
– Счастливица ты, Амаль! Как бы я хотела, чтобы матушка проверяла мои дела, чтобы она учила меня или даже – о, какое это было бы счастье – ругала!