Book.

– О чем ты, Амани?

– Я просто думаю, – царица поспешила оправдаться, – что разумно будет воспитать из сына Ясмин верного друга нашего Мансура. Друга, который будет, как пес, всегда бросаться на защиту царевича. Это куда мудрее и куда достойнее, чем соблюдать древний кровавый обычай, приносящий так много горя матерям.

Да, боль и страдания Хаят, первой жены Омара, оставили в душе Амани глубокий след. И теперь, став матерью, она все чаще вспоминала тот страшный вечер, когда свершилось неизбежное… Быть может, Амани пыталась искупить свой грех, о котором помнила только одна она.

– Да будет так, прекрасная моя Амани, – наконец согласился царь. – В твоих словах больше души, чем холодного расчета. Но… Мне и самому претит мысль, что я должен отобрать мальчика у Ясмин. Ведь он тоже мой сын. И я горжусь тем, что две столь прекрасные женщины подарили мне великую надежду.

Царица склонила голову, чтобы муж не увидел, как мгновенная ненависть проскользнула в ее глазах. «Пусть он считает меня щедрой и благородной! Мальчишка вреда не принесет, а Ясмин никогда не станет моей противницей уже хотя бы потому, что я сохранила жизнь ее сыну!»

Ясмин, дочь звездочета, была и в самом деле благодарна царице. О нет, не просто благодарна. Она готова была стать ее рабыней за это. Но все же что-то постоянно тревожило девушку. Какие-то неясные воспоминания не давали ей спокойно спать. Но увы! Она все никак не могла четче рассмотреть тени, тревожащие ее покой. Лишь сын, которого дочь звездочета назвала Саидом, радовал ее душу. Ее и Назира Благородного, который в одночасье стал родственником самого царя.

Уже не раз Ясмин хотела раскрыть царице страшную тайну, которую носила в своем сердце. Но каждый раз что-то в словах самой Амани отвращало ее от этого шага. Была ли это верность данному слову, или, быть может, Ясмин так и не смогла до конца поверить в искренность дочери визиря?… Но то, что царица Хаят умерла от горя, причем горя, которое ей причинил сам царь, было для Ясмин очевидным. Увы, сейчас, когда память о доброй и великодушной царице жила в сердцах лишь нескольких человек, представлялось куда более разумным молчать.

Царь сдержал данное Амани слово. Мансур и Саид росли и воспитывались вместе. Их вскормила одна кормилица, а первые шаги они делали, держась то за руки Амани, то за руки Ясмин. Царских сыновей даже одевали одинаково. Посторонним это казалось неслыханной, недопустимой щедростью, но Амани считала, что только так можно воспитать человека, преданного до мозга костей. Понимала это и Ясмин. Она видела, что ее малыша, которому уготована была, возможно, совсем иная судьба, растят телохранителем, защитником, вторым «я» маленького царевича. Но понимала, что это куда лучше, чем смерть малыша в угоду древнему обычаю.

Прошло два года. Наступила и минула весна, прошумело знойное лето, и в первое полнолуние осени у Ясмин родился еще один сын.

– Я назову его Валидом [1] . Он для меня всегда будет малышом. И пусть царица отобрала у меня старшего сына, но младшего я воспитаю сама.

– Если позволит Аллах, – заметил Назир.

– О нет, отец, если позволит царица.

Что-то в голосе Ясмин заставило звездочета пристально взглянуть в глаза дочери.

– О чем ты говоришь, дочь моя?

– Я говорю лишь о том, что царица, как мне кажется, меня опасается. Быть может, ее страшит то, что я должна помнить что-то, ее унижающее. А быть может, она подозревает, что я могу стать преградой в каких-то ее делах.

– И ты что-то помнишь?

– Увы, отец, сколько я не пыталась думать об этом, я ничего понять не могу. Знаю лишь, что царица Амани, да хранит ее Аллах всемилостивый, воспитывает моего старшего сына не потому, что она так добра, и не потому, что лишать ребенка жизни во имя старых обычаев – недостойно царицы такой просвещенной страны. Я чувствую, что за всем этим кроется какой-то расчет. Но пока не могу понять какой.

– Но, быть может, ты подозреваешь царицу напрасно? Быть может, Амани просто полна любви и уважения к миру? И так пытается одарить всех, кто живет рядом с ней?

– О нет, отец, такой была добрая Хаят. Но и ей не пришло бы в голову идти против давних обычаев, освященных веками.

– Ну что ж, дочь, я могу, конечно, посоветоваться с оракулом. Вероятно, он даст ответ на те вопросы, которые мучают тебя. Могу ли я погрузить тебя в легкий сон и так помочь тебе вспомнить то, что сейчас сокрыто где-то в глубинах твоего разума?

– Знаешь, отец, я и хочу и не хочу этого. Пока я пребываю в неведении, мои дети будут оберегаемы так, как могут быть взлелеяны лишь дети царя. И пусть царица подозревает, что я скрываю нечто очень важное. Пусть. Это даст мальчикам долгую и спокойную жизнь.

– Но так ты рискуешь сама.

– О нет, мое молчание и будет залогом моей долгой и спокойной жизни рядом с тобой, мудрый мой отец, и малышами. Пусть царица меня опасается…

– Да будет так, дочь моя!

Звездочет, наклонившись, поцеловал Ясмин в лоб. Словно волна счастья окатила девушку. «Пусть будет велик Аллах благословенный и всемилостивый! Пусть позволит он, чтобы некогда мои сыновья почувствовали от моего поцелуя такую же радость, какую дано было испытать мне сейчас!»

Совсем иной разговор шел в эти минуты в опочивальне царицы. Нянька, вскормившая царевича Мансура и Саида, сына Ясмин, вбежала в ранний утренний час к Амани, чтобы та, не медля ни секунды, узнала все дворцовые новости. Каково же было разочарование этой сварливой женщины, когда царица не воспылала гневом! Увы, Амани лишь кивнула и проговорила:

– Да, я знала, что малыш родился сегодня ночью.

– Но, моя царица, его же нельзя оставлять в живых. Древние обычаи, которые нарушил наш царь, оставив Саида, не потерпят двух соперников для нашего красавчика Мансура!

– Оставь, глупая женщина, свои мысли при себе. Древние обычаи, да хранит нас Аллах милосердный, вытерпели уже множество нарушений. А великая страна Ал-Лат как стояла, так и стоит!

– Прекрасная Амани, я тебя не в силах понять! Будь я царицей, я бы…

– Но пока царица здесь я! – В голосе Амани явственно звенела злость. – И потому малыш будет расти как сын царя. Если над ним смилуется Аллах, даровав ему острый разум, я отправлю его в ученики к нашему звездочету. Моему сыну нужны будут самые мудрые и ученые люди, чтобы править страной!

– Как скажет великая царица!.. – низко поклонилась кормилица.

– Поди прочь! И никогда больше не переступай порога моей опочивальни.

Кормилица странно посмотрела на царицу и выскользнула за дверь. Амани усмехнулась, услышав в коридоре рыдания, и подумала, что преданность тоже бывает неразумной и навязчивой.