Первые же прикосновения двух прекрасных возлюбленных зажгли в нем такой жар, что он не мог более сдерживаться. Он дернулся, словно от удара, когда Фатима провела по его животу и чувственно опустилась вниз, к источнику страсти.

– Мой царевич, я причинила вам боль?

– О нет, – ответил он, хотя ему стоило огромных усилий просто ответить на вопрос. – Я сгораю от непонятных желаний. Я видел все, чему вы хотели меня научить. Но… Но что делать мне?

– О прекрасный Мансур, просто закрой глаза и позволь себе насладиться тем, что буду делать я.

Царевич с удовольствием подчинился этому. Он уже не пытался понять, чей это был голос, чьи руки ласкали его… Наконец он почувствовал, как женщина соединилась с ним.

Но возбуждение было так велико, что страсть поглотила его почти сразу же.

– О Аллах, подружка, мы переусердствовали… Царевич так и не понял ничего…

– Боюсь, что да, мудрая моя Халима. И скорее всего, он теперь всегда будет искать удовольствия лишь для себя. А думать о женщине, что делит с ним ложе, он не станет…

– Но он все же царевич… Наследник… Зачем ему это?

– Щедрость царя должна проявляться во всем… И в любви, и во власти. А царевич научился только брать.

– Бедный Мансур… Какая же судьба его ждет?

– Судьба жестокого правителя… Увы, прекрасные наложницы в этот ночной час не могли себе представить, о чем они говорят и насколько сбудутся их предчувствия. Не могли представить, но жалели народ, которому достанется такой правитель.

Макама десятая

С того ветреного дня, когда появился на свет царевич Мансур, минуло девятнадцать лет. Сколь хороши они были для царицы, знала лишь одна она. Ибо ее гордость, ее сын, ее будущее, стал настоящим наследником, настоящим царевичем.

Та, теперь уже далекая, ночь, когда Мансур вслед за Саидом стал мужчиной, очень много значила для сына царицы Амани. Вернее, не сама эта ночь, а памятная беседа в кабинете матери. Царевич понял, что одна лишь мать его по-настоящему близкий друг. Лишь ей он может доверить все свои печали и беды. И только у нее может научиться быть настоящим царевичем, а не только ловким фехтовальщиком, смелым наездником или умелым любовником. Да, Саиду, брату, этого хватало, но Мансур-то позже узнал, что кроме таких простых радостей есть и более тонкие, более острые ощущения, которые могут подарить вкус настоящей жизни. И к числу таких чувств Мансур причислял, в первую очередь, победу над врагом, но не силой оружия, что есть удел рубаки-воина, а силой мысли и хитрости. Это и составляет славу настоящего царедворца.

Царица, быть может, сама того не желая, воспитала из своего нерешительного сына настоящего интригана. Юноша начал прислушиваться к дворцовым сплетням, завел себе целый кабинет наушников и шпионов.

Девятнадцатый день рождения царевича Мансура был удивительным днем. Ночью младший брат, Валид, наблюдал лунное затмение, о чем взахлеб рассказывал утром. Но еще больший восторг самого младшего и самого умного из сыновей царя Омара вызывало солнечное затмение, которое должно было начаться через одиннадцать дней, почти ровно в полдень. И Назир-звездочет, и его внук в один голос утверждали, что это необыкновенное совпадение, и что оно предвещает удивительные перемены в судьбе наследника престола.

Назир, царский прорицатель, мог гордиться своим учеником. Заслуга такого точного предсказания принадлежала целиком Валиду, а Назиру оставалось лишь проверить расчеты и убедиться в правоте внука. Когда об этом предсказании стало известно царице, она приложила максимум стараний, чтобы выведать у звездочетов все, до мельчайших подробностей. Ибо чем старше становился Мансур, тем сильнее царицу беспокоила его судьба.

О, сколько горьких слез она пролила ночами, сожалея о том, что уговорила Омара не лишать жизни сыновей Ясмин! Да, она сознавалась себе, что сделала это из страха, купив, таким образом, благодарность и молчание любимой наложницы царя. Но чем больше царица думала об этом, чем чаще вспоминала ту ужасную ночь, когда царица Хаят рассталась с жизнью, тем яснее понимала, что Ясмин мало что запомнила. Если Аллах был милостив к Амани, дочь звездочета уже и забыла, кто тогда остался в опочивальне царицы, обезумевшей от горя. И в тот день, когда Амани это поняла, в ее душе начала расти ненависть к сводным братьям царевича. Да, они стали верными друзьями Мансура. Да, Саид, бесстрашный воин, готов был кинуться на выручку брату, стоило тому лишь недовольно посмотреть на обидчика. Да, Валид был рад предоставить свои не по-юношески зрелые знания для того, чтобы утолить любопытство царского сына. Но они все равно были соперниками царевича в борьбе за престол.

А вот с этим царица не могла примириться! Ибо прекрасно понимала, что наследник должен быть только один. И тогда, если Аллах милосердный вовремя уберет с престола царя, то ни у кого не возникнет и тени сомнения в том, кто же займет осиротевший трон. А потому, наконец созналась себе царица, следовало бы ей поусерднее заняться судьбой сына. Вот почему девятнадцатый день рождения стал для царицы по-настоящему Днем рождения ее сына, ее царевича. Ибо теперь, приняв, наконец решение, Амани успокоилась. А со спокойным разумом куда легче бывает придумать план действий. Предсказания же малыша Валида лишь подтвердили все мысли царицы. Она была готова.

А вот готов ли был сам царевич Мансур? О да. Более того, он был бы счастлив, если бы смог подслушать подобные мысли своей матери. Ибо множество наушников и шпионов – это прекрасно, но мать, которая готова на все ради тебя – это воистину бесценно.

Вот так царица Амани и царевич Мансур, ее сын, не обменявшись ни единым словом, вступили в заговор против сыновей Ясмин, любимой наложницы царя Омара.

Вечерело. Разошлись царедворцы, утомленные длинным и жарким днем на службе. Утихли цикады, уснули птицы, слуги и рабы покинули опочивальню царицы. Лишь у входа на женскую половину дежурила стража – из отпущенных на свободу рабов, которые были самыми верными телохранителями царя Омара.

– О матушка, ты разрешишь мне войти?

– Мальчик мой, Мансур! Я жду тебя каждый вечер. И ты это знаешь.

– Царица, позволь задать тебе вопрос.

Амани кивнула.

– Мне показалось, что тебя порадовало предсказание Назира-звездочета. Это верно?

– Да, царевич мой. Очень порадовало.

– Могу ли я узнать, чем именно?

– Тем, что тебя ждут удивительные перемены в судьбе… – В голосе Амани прозвучало легкое недоумение. Неужели Мансуру, встретившему свою девятнадцатую весну, нужно объяснять такие простые вещи?

– Но, матушка, ведь звездочет не сказал, что меня ждут перемены к лучшему…

– Малыш мой, – трудно назвать малышом высокого черноволосого и черноусого мужчину, но для матери Мансур-царевич всегда оставался опекаемым мальчишкой. – Перемены к лучшему возможны лишь тогда, когда в жизни человеческой все плохо… Но если в жизни наследника престола все хорошо, то удивительными, полагаю, можно назвать перемены лишь в сторону великолепного…