– А что еще ты изменила бы? – спросил Тревор, прислоняясь плечом к косяку двери.
Маргарет указала на барочный стол, стоявший рядом с софой, и решительно заявила:
– Я выкинула бы эту вещь. Ненавижу позолоту на мебели. И заново оштукатурила бы потолок, – добавила она, поднимая голову вверх: – Похоже, тут текла вода.
Она медленно пошла по комнате.
– Каминный экран времен королевы Анны очень милый. Я бы его оставила. А вот китайскую вазу эпохи Мин передвинула бы. С одной стороны у нее трещина, поэтому я поставила бы ее в угол, чтобы скрыть трещину. – Маргарет увидела тяжелые бронзовые фигурки, стоявшие на камине, и охнула: – Что это?
– Статуэтки богини Кали. [15] Мой двоюродный прадедушка Монти привез их из Индии в 1848 году.
– Я, конечно, не хочу обидеть дядюшку Монти, но они ужасны. Лучше всего их выбросить.
– Значит, с бронзовыми статуэтками старика Монти покончено. Еще что-то?
– Да, – кивнула Маргарет. – Я бы поменяла цветовую гамму. Музыкальная комната – место отдыха, поэтому все в ней должно настраивать на спокойствие, безмятежность. Желтый цвет слишком кричащий. Я бы отделала комнату в светло-бежевой и зеленой гамме. И тогда после долгого трудного дня эта комната служила бы мне тихой гаванью, местом, где я чувствовала бы себя как дома…
Маргарет оборвала себя на полуслове. Она поняла, что замыслил Тревор. Он пытался вовлечь ее в обустройство Эштон-Парка, чтобы привязать ее к этому дому. Он хотел втянуть ее в ремонт, чтобы она начала относиться к поместью как к родному дому. Умная, дьявольски умная тактика.
Да он и сам дьявол.
– Вот что я бы сделала, – завершила Маргарет, глядя ему в глаза, – если бы это был мой дом. Но он – не мой. Я собираюсь подать на развод.
– Развод – дело долгое, – заметил Тревор. – Не будешь же ты все это время сидеть, сложа руки. Почему бы тебе не заняться домом?
– Не имею ни малейшего желания заниматься им.
– Неужели ты лучше будешь бесцельно бродить по нему, мучаясь от скуки? Это так не похоже на тебя, Мэгги. Обустройство дома станет для тебя еще одним приключением, причем весьма нелегким. Я же знаю, как ты любишь трудные задания.
Предложение Тревора действительно понравилось Маргарет. Поскольку ей больше нечем было заняться, в голову постоянно лезли всякие мысли о Треворе, а это было опасно. Однако Маргарет сказала:
– Твоей матери это не понравится.
– Что ж, значит, ей не повезло.
– Знаешь, этот твой план не сработает. Не надейся, что если я соглашусь обустроить Эштон-Парк, то передумаю насчет развода.
– Хорошо.
– Я просто предупреждаю тебя.
– Это честно. Теперь я предупрежден.
Она нервно облизнула губы и сказала:
– Я не хочу этим заниматься.
– Почему? – Тревор выпрямился. Он смотрел на нее так, как кот смотрит на мышь. – Чего ты боишься?
– Я ничего не боюсь, – ответила Маргарет.
– А мне кажется, что боишься, – мягко проговорил Тревор и медленно пошел в ее сторону. – Ты боишься, что мой план сработает и ты останешься тут.
– Это глупость.
– Да? – Он остановился перед ней. – Тогда почему бы тебе не принять мое предложение?
Маргарет оказалась в ловушке. Неудивительно, что он обыграл ее в шахматы. Однако все-таки как здорово будет доказать Тревору, что он ошибается, что на этот раз все его планы ни к чему не приведут.
– Ладно, – в итоге согласилась Маргарет. – Я сделаю это.
Она прошла мимо него, но успела заметить на его губах удовлетворенную улыбку.
– Я ненавижу этого человека, – проговорила она, поднимаясь наверх в свои апартаменты.
Но даже в надежных стенах собственной спальни ей не удалось спрятаться от Тревора. На кровати Маргарет увидела коробку шоколадных трюфелей и отороченную шелком корзинку, в которой лежали кусочки лимонного мыла и духи из универсама «Харродз», перевязанные желтой ленточкой. Рядом с ними она заметила три романа, причем весьма эротического содержания, как поняла Маргарет, когда открыла одну из книг.
Он действительно дьявол.
На следующее утро Тревор сделал еще два шага к достижению семейного счастья. Он сказал Мэгги, что отправит Элизабет в Лондон.
Как и ожидал Тревор, Элизабет очень обрадовалась тому, что будет теперь жить в столице, но не обрадовалась содержанию, которое он ей назначил.
– Боже мой, Тревор, неужели ты думаешь, что я смогу жить на двести фунтов в месяц?
– Блэкни утверждает, что вы с матерью жили на десять фунтов в месяц.
– Ты же прекрасно понимаешь, что между Лондоном и провинцией огромная разница. Содержать дом в столице на эти деньги нереально.
– Я подозревал, что ты скажешь что-то подобное.
Тревор вынул из верхнего ящика стола лист бумаги и дал его Элизабет.
– Что это? – спросила она, нахмуренно разглядывая графы с проставленными напротив суммами.
– Это бюджет, моя дорогая. Я знаю, что ты с трудом разбираешься в таких вещах, но тебе придется сделать над собой усилие.
– Это нелепо. За двадцать фунтов я не смогу снять дом в Мейфэре. [16] И только десять фунтов в месяц на гардероб? Почему я должна жить, отказывая себе во всем необходимом? Ты теперь богат.
– Да, но я не могу выделить тебе больше. Иначе ты все проиграешь. – Она попыталась возразить, но Тревор прервал ее: – Ты забываешь, с кем говоришь, Лиззи. – Элизабет поморщилась. – Ты на моих глазах проиграла в вист больше полутора тысяч фунтов за один вечер. Эти деньги были очень нужны Джеффри, но он никогда не заботился о благополучии поместья, чего не скажешь обо мне.
– Я изменилась, Тревор. Честное слово. Я уже несколько лет не играю в карты.
– Только потому, что у тебя нет денег. Я говорил с Коллиром. Я знаю, куда уходили деньги, твои и Джеффри. Вы пускали на ветер каждый шиллинг, который попадал к вам в руки, а когда своих средств не стало, стали занимать. Так что теперь ты будешь учиться экономить. И я предупреждаю тебя; если ты потратишь больше означенной суммы и явишься ко мне со слезами, я ничего тебе не дам. Я не такой дурак, каким был мой брат. Если ты окажешься в долгах, я просто перестану давать тебе деньги, и тебе придется провести остаток своей жизни тут, в сельской глуши.
– Как ты можешь быть таким жестоким? – В глазах Элизабет заблестели слезы. – Разве ты не знаешь, как туго нам пришлось в последний год? Баранина каждый день, и огонь зимой только в библиотеке. И никаких приемов. – Она всхлипнула, и слеза упала на белоснежно-фарфоровую щеку. – Как ты можешь так поступить со мной?