А когда она заговорила, вопрос застал его врасплох.
— Каковы ваши истинные намерения, Хэммонд? — бросила она, не оборачиваясь. — Когда пройдут эти три недели… и если я не обращусь в палату лордов и мы снова станем жить вместе… собираетесь ли вы немедленно предъявить на меня свои права?
— Ч-что? — растерялся Джон.
— Я говорю с вами прямо и открыто.
Она гордо вздернула подбородок, но тут же, словно испугавшись, наклонила голову и стала рассматривать ковер под ногами. Джон молчал.
— Итак? — не выдержала она.
Иисусе!
Джон медленно выдохнул. Жестокая правда, разлучавшая их и заключавшаяся в том, что его ласки будут ей так же неприятны, как были до сих пор, снова встала перед ним во всей своей неприглядности. А ведь он старался не думать об этом. Даже вчера, когда она попросила дать ей время привыкнуть к мысли о том, что они снова будут жить вместе, он постарался выбросить из головы неприятные мысли. Но теперь, стоя в спальне, где будет жить Виола, он понял, что больше не может трусливо прятаться от ее вопросов.
Джон знал, что их совместная жизнь не будет легкой и приятной. Но, видя испуганное лицо жены, спросившей, намерен ли он предъявлять на нее супружеские права, что, черт возьми, может ответить мужчина?
Джон провел рукой по лицу. И что теперь делать? Виола не желает лечь с ним в постель? Поверить невозможно!
Он снова вспомнил первые месяцы их брака. Хотя с тех пор прошло много времени, он не забыл ее раскованность в постели, ту беззаветную преданность, которая делала ее теперешнее презрение к нему еще более невыносимым. И теперь смятение с новой силой охватило его. Что, если он больше никогда не пробудит в ней прежних чувств? Какая жизнь тогда их ждет?
— Господи, Виола, — выдавливал он слова сквозь липкий страх, — неужели все прошло? Прошло без следа?
— О чем вы? — нахмурилась она.
— Было время, когда нам достаточно было обменяться взглядами, чтобы мчаться к ближайшей кровати.
Виола поморщилась и отвернулась.
— Не надо…
— Между нами буквально искры летали, — продолжал он, — Горел огонь. Я помню, как ты любила мои прикосновения. И одному Богу известно, как я любил твои.
Он ощутил, как желание нарастает снова. Желание, тлевшее в нем с той минуты, как он услышал ее смех.
— Когда-то мы были нужны друг другу. Помнишь?
Виола вспыхнула. Подбородок задрожал. Она снова отвела глаза.
Но Джон не отступал, зная, что должен заставить ее вспомнить, что было между ними тогда. Давным-давно.
— Мы были неукротимы. Страсть пылала между нами лесным пожаром. Ты не могла забыть, что испытывали мы оба, когда оказывались в постели. Сладкая боль, блаженство…
— Прекрати! — пронзительно вскрикнула она и запустила в него шляпой.
Шляпа ударила ему в грудь, отскочила и упала на пол, разлетевшись в клочья соломки, шелка и перьев. Джон переступил через них, воспламененный своими мыслями, словами и воспоминаниями.
— И теперь ты пала так низко, что утверждаешь, будто я способен взять тебя против воли? Только не говори, что мы испортили все!
— Не я! — взорвалась она. — Ты!
Но сейчас Джон плевать хотел на то, кого и за что нужно винить. Она по-прежнему сохранила способность возбудить его так же быстро, как зажечь спичку. Оставалось узнать, способен ли он сделать то же самое с ней. Если нет, значит, надежды не осталось.
Он шагнул к ней. Она отступила, упершись спиной в комод.
— Вчера ты сказала, что наша совместная жизнь была адом, — продолжал он. — Но, оглядываясь назад, я вижу другое. Я помню, как хорошо нам было вместе. Помню, как тебе нравилось любить меня по утрам и как мы завтракали в постели. Ты обожала ежевичный джем.
Она повернулась, словно пытаясь сбежать, но Джон загородил ей дорогу. Они слишком долго бегали друг от друга.
Поэтому он уперся ладонями в комод, по обе стороны от ее головы, надежно поймав Виолу в капкан. И нагнулся, вдыхая нежный тонкий запах, распознать который смог сразу. Фиалки. От нее до сих пор пахло фиалками.
Очень давно он ощущал этот запах, просыпаясь по утрам. Ощущал ее тепло.
Джон закрыл глаза, глубоко дыша. Образы прошлого мелькали в голове: свадебное путешествие в Шотландию, три месяца, проведенные там в уединенном коттедже. Три месяца чувственных ласк, когда ее рыжеватые волосы падали на лицо подобно золотистым солнечным лучам. Осень в Нортумберленде и массивная кровать красного дерева в Хэммонд-Парке, снежно-белые шелковые простыни, аромат фиалок и Виола рядом.
Вожделение охватило его при мысли о тех минутах, когда он слизывал ежевичный джем с ее губ. Может, она права, утверждая, что их совместная жизнь была адом, потому что сейчас его тело было жарче адского огня. Но какой же это чудесный огонь!
— Я помню, как плохо ты играешь в шахматы, — продолжал он, закрыв глаза и воскрешая все, что приходило в голову о тех первых днях. — Как мы устраивали скачки на склонах холмов, как ты срывала шляпку и, смеясь, подбрасывала ее в воздух! И как безумно я любил твой смех.
Он открыл глаза и глянул на нее.
— Хотя ты выглядишь как ангел, твой смех порочнее, чем у куртизанки.
— Тебе лучше знать о таких вещах.
Джон пропустил колкость мимо ушей.
— Помню, как мы дрались, словно собака с кошкой. А потом мирились.
Он устремил взгляд на очаровательный розовый рот с полной нижней губкой и родинкой в уголке.
— И слаще всего было примирение.
Очевидно, ее воспоминания о первых месяцах супружеской жизни были не такими восхитительными, как у него, поскольку ее губы плотно сжались. Она прищурилась. Какой знакомый уничтожающий взгляд разгневанной богини, готовой поразить смертного ударом молнии!
— Память тебя подводит, Хэммонд.
— Я так не считаю.
Он наклонился еще ниже.
— Сдавайся, Виола, — пробормотал он, прижимаясь губами к ее шее. — Давай мириться. Тебе по-прежнему нравится, когда я это делаю, верно?
— Совсем не нравится! — отрезала она. — Мне ничего в тебе не нравится! Вот уже больше восьми лет как не нравится!
Она уперлась ладонями в его грудь и попыталась оттолкнуть.
Он отстранился и снова всмотрелся в нее. Богиня исчезла, а вместо нее, помоги ему Боже, появилась женщина с лицом, исполненным ярости, боли непонимания, отчаяния и даже ненависти. Но Джону удалось увидеть проблеск чего-то еще. Он не видел этого целых восемь холодных лет. Проблеск желания.
— Не слишком ли долго мы находимся в состоянии войны? — пробормотал он ей в губы. — Не пора ли объявить перемирие?
Но она резко оттолкнула его.