Это симпатичная церковь, совсем не похожая, как не трудно догадаться, на церковь Св. Марка на Гамильтон-террас. Общего у них только одно — шпили. Церковь в Тенне белая, а колокольня с пирамидальной крышей расположена не в конце нефа, как у нас, а сбоку. И сама церковь, и колокольня крыты серым шифером. Мы входим внутрь, где лишь чуть-чуть теплее, и разглядываем настенную роспись XV века, но меня больше интересует церковный двор и могилы. Я вознагражден и в то же время разочарован. Вознагражден, потому что нашел здесь людей, чьи фамилии записаны триумвиратом Виели-Грандидье-Хесли — это Гартманн, Джоос и Бухли. А разочарование мое вызвано тем, что все эти жители Тенны умерли относительно недавно; тут нет ни одной могилы XIX века. Майбахов нет вообще, но есть парочка Барбл, что меня удивляет. Я считал это имя уменьшительным от Барбары, но похоже, оно самостоятельное и весьма распространено в Зафиентале.
Кто-то машет нам снизу, со склона. Это почтальон, муж хозяйки магазина, он же хранитель архивов. Меня уже предупредили, что архив неполный и что период, которым я интересуюсь, отсутствует. Двадцать лет назад кто-то взял церковные книги — мы называем их приходскими метриками — да так и не вернул. Почтальон почти не знает английского, но очень рад поговорить по-немецки с Джуд. Она переводит, сообщая мне, что книги за почти весь XIX век и большую часть XX пропали. Я не могу понять, как они выпустили документы из виду, не говоря уже об их потере, но не высказываю своего недоумения. Пропажа архивов упоминается в «Баллоке и Филдсе», так что исчезновение церковных книг в Тенне, похоже, можно считать обычным делом. Джуд переводит, что сохранившиеся документы охватывают период с 1666 по 1791 год. Они мне пригодятся?
— Беда в том, что я не знаю.
Я действительно не знаю. Магдалена Майбах, которая упоминается у «Баллока и Филдса» и у Хесли, родилась в 1721 году. У нее было несколько сыновей, двое из которых не заслуживают дальнейшего упоминания, их имена даже не приводятся, а вот о третьем говорится, что он умер в возрасте шести лет, nachdem das Blut ihm alles ausgelofen, ist es in Gott entschlafen (после того, как вся кровь вытекла из него, он уснул навеки). Значит, Магдалена была носителем гемофилии. И она могла быть предком моей Барблы. Но когда родилась Барбла? Дэвид Крофт-Джонс знает только дату рождения ее дочери Луизы. Мне нужно двигаться в обратном направлении. Эдит Нантер родилась в 1861-м, а ее мать Луиза Хендерсон — в 1837-м. Значит, ее мать Луиза Квендон, урожденная Дорнфорд, могла появиться на свет в промежуток времени с 1800 до 1821 года, и значит, ее мать Барбла могла появиться на свет… когда? Скорее всего, в конце XVIII века или в начале XIX, а церковные книги за этот период отсутствуют.
Архивист отпирает дверь деревянного здания, похожего на сельский клуб, но поскольку это Швейцария, внутри все очень чисто и аккуратно. У книг поблекшие и пожелтевшие страницы и древние переплеты. Джуд переводит и сообщает мне, что в XIX веке население вдвое превышало нынешнее, что не совпадает со сведениями Хесли. Архивист пускается в пространные объяснения, какие именно книги отсутствуют, но я вижу, что Джуд уже отказалась от попыток следовать за его мыслью.
— Давайте просто посмотрим, — предлагаю я.
Что мы и делаем. У меня почти нет надежды что-нибудь найти, и единственный наш улов — сведения о том, что Магдалена Майбах, дочь Ханса Майбаха и Урсулы Майбах, урожденной Рюхли, приняла крещение в 1790 году, за год до того, как заканчивается книга. Я спрашиваю себя, мог ли Ханс Майбах быть сыном упомянутой Хасли Магдалены Майбах, родившейся в 1721 году. У нее было трое сыновей, в том числе тот несчастный ребенок, уснувший навеки, когда из него вытекла вся кровь. Я не могу в это поверить, поскольку нужные книги отсутствуют, однако даты не противоречат моей гипотезе. Вполне возможно, что Ханс был братом этого ребенка, болел гемофилией, но не в очень тяжелой форме, и, подобно принцу Леопольду, вырос, женился и завел детей. У Ханса была всего лишь одна дочь. Возможно, после ее рождения он умер. Архивист желает показать мне другие книги, но я тверд и говорю, что уже увидел все, что мне нужно. Мы с Джуд благодарим его и спускаемся по склону горы в гостиницу «Альпенблик», чтобы проверить, что там подают на ленч.
Гуляш. Выбора у нас нет. Его приносят довольно быстро — тушеное мясо в густой коричневой подливе, с картофелем, горохом и морковью, все вместе — и подают нам на двух тарелках. В обеденном зале много деревянной резьбы, деревянный пол и клетчатые скатерти на столах. Я говорю Джуд, что рад, что она поехала со мной, без нее я не справился бы. Странная штука: состоять в браке семь лет, знать, что супруг обладает определенными навыками или знаниями, не ведомыми тебе самому, но ни разу не видеть или не слышать их демонстрации. Я никогда не слышал, как Джуд говорит по-немецки, просто предполагал, что она знает этот язык — на основании одной или двух ее случайно оброненных фраз. И во мне растет восхищение. Здесь, в уютном обеденном зале гостиницы «Альпенблик» я ощущаю прилив сильного желания, причем чуть-чуть другого желания, и с беспокойством спрашиваю себя, неужели лингвистические способности изменили Джуд, превратили ее в незнакомого человека. Она улыбается мне, словно читает мои мысли — надеюсь, мне только кажется, — и я поспешно говорю, что мы сделали в архивах замечательные находки, на которые я даже не надеялся.
— Это могла быть та же самая женщина?
— А зачем называть себя Барблой, если твое имя Магдалена?
Джуд не знает.
— Чем больше я смотрю на эту деревню, затерянную в горах и изолированную от мира, тем чаще задаюсь вопросом, как в те времена ее жители могли попасть в Версам, не говоря уже о Лондоне.
Я соглашаюсь, что это было не просто. Сегодня такое путешествие — пустяк, обычное дело. Девушка может изучать английский и участвовать в программе университетского обмена, приехать в качестве помощницы по дому или просто на каникулы. Но в начале XIX века никто не покидал эти деревни. Для этого пришлось бы пройти пешком не одну милю по горам, причем тропа была доступна только летом. Дороги отсутствовали. Именно недоступность деревни объясняла довольно широкое распространение гемофилии, а также тот факт, что Тенна была ценным источником информации для исследований Тормана, Виели и Грандидье. Женщина выходила замуж за соседа, даже если он страдал от сильных кровотечений от случайного пореза при бритье, или у нее был брат, который das Blut ihm alles ausgelofen. Я говорю, что ответ на эти два вопроса может найтись у историка. Нам подают пудинг с карамельным кремом, потом большие чашки кофе. Джуд идет осмотреться и, вернувшись, предлагает остаться в деревне. Но когда мы выходим наружу и окунаемся в белый, холодный туман, я радуюсь, что мы уезжаем. При необходимости можно вернуться в понедельник. Мы поднимаемся по склону и находим дом историка. Это довольно просторное шале с замшевыми рогами, прибитыми под широкими свесами крыши, и названием «Ресслихаус», похоже, выжженным на дереве. Дверь нам открывает крепкая пожилая женщина в блузке и юбке, с пучком седых волос на затылке. Выясняется, что хозяйка историк-любитель, и она показывает нам генеалогические таблицы. Некоторые доходят до начала XIX века, и в одной из таблиц обнаруживается Ханс Майбах и его дочь Магдалена. Как я и думал, он умер, когда девочка была еще маленькой, а через несколько лет умерла и его жена. Но это ничего не проясняет — ни в одной таблице нет Барблы Майбах. Хотя есть много других Барбл, и историк признает, что это популярное в Граубюндене имя. Слишком популярное, на мой взгляд. Я предпочел бы, чтобы оно было одно.