– Машина была в угоне, Маш. Что они мне предъявят?..
Мельников лежал в одних трусах поверх шелкового покрывала на кровати в своей спальне. Он уже неделю так лежал. Даже есть не спускался в столовую. Маша носила ему еду на большом серебряном подносе. Правда, первые два дня после происшествия он вообще ничего не ел, только пил – прямо из горлышка, тупо рассматривая пространство в метре от себя. Сядет на край кровати, ноги свесит и пьет, глядя в никуда.
Маша огромной тенью бродила по спальне. Она тихо плакала, без конца вздыхала и то и дело собирала детей на семейный совет в гостиной.
– У отца беда! – шептала она, опасливо косясь на лестницу, ведущую на второй этаж.
– Мать, не драматизируй! – морщился старший Серега и смотрел на часы. – У него угнали машину какие-то урки. Что-то там не поделили и бабах друг друга! Отец-то при чем?
– Да! – вставлял Игорь. – Отец при чем? Тачка застрахована. Деньги вернут.
– Деньги! – фыркала Маша. – Помешались все на деньгах! Забыли, как жили раньше?!
– А вот это тут совсем некстати, – Серега вскакивал с дивана, где мать им устраивала день за днем лобное место. – Чего ты вспомнила? Возврата к тому нет и быть не может.
– Умный какой! – зло щурилась на него мать. – От сумы и тюрьмы, знаешь, не зарекайся.
– А ты бы не каркала, мать, – хамил средний Игорь, и минут через пять они с братом исчезали.
Софийка исчезала еще раньше, ссылаясь на то, что ей некогда заниматься разбором чужих полетов, ей надо учить китайский.
– Будет вам и китайский, и армянский! – фыркала Маша им вслед. – Все вам будет, идиоты! Вот отца посадят…
Когда Мельников услышал об этом от нее первый раз, он ее ударил. Не больно, слегка, но Машка завалилась на спину на пол. И проревела часа два, пока он не пригрозил ей добавить, если она не заткнется. Заткнулась до сегодняшнего утра. Сегодня опять начала стенать.
– Машина была в угоне, Маш. Что они мне предъявят? – повторил он и оттолкнул ее, когда она хотела отобрать у него бутылку. – Пусть преступников ищут. А я… Я – лицо пострадавшее.
– Чего тогда, пострадавшее лицо, на работу не ходишь, а?! – Она подперла толстые бока.
– Болею я, – Мельников сморщился. – Уйди, а!
Машка раздражала его все сильнее. Он ведь редко видел ее, когда уходил поутру на службу, редко замечал ее возраст, неряшливость. К его возвращению она успевала приводить себя в порядок, переодевалась, и он представить себе не мог, что она бродит по дому до двух часов дня в ночной рубашке и непричесанная! Она даже ванную посещала после обеда! Вот корова! Дверь же вон она – в паре метров от кровати. Сползи с подушек и войди туда. А она что? А она первым делом в столовую бежит, жрать! Потом по саду гуляет, с Валентином болтает часа полтора. Посторонний мужик, да, а она перед ним в ночной рубашке! Охренела баба совершенно! Надо наказывать, надо!
Валерий поставил бутылку у своей правой ноги, левой оттолкнул поднос с пустыми тарелками и со стоном завалился на спину. Потолок перед глазами поплыл, закачался. К горлу подступила тошнота, к которой он за неделю привык. Надо было брать себя в руки. Надо было выходить на работу. Грищенко надо навестить, там деньги ждут. Чего он расползся?
Он вдохнул, выдохнул, еще раз, но не помогло, из уголков зажмуренных глаз выкатилось по слезе. Ему…
Ему было стыдно признаваться даже самому себе, насколько ему было себя жалко. Так жалко, что так и взял бы себя на руки и понянчил. Только вот беда – сам он этого сделать не может, а больше некому. Некому с ним нянчиться. Он же сильный! Он обязан быть сильным! Кто же его станет нянчить? Машка? Той лишь бы поныть. Дети? Они за минувшую неделю не поднялись к нему ни разу! Ни разу!!! Даже Софийка! Вот от кого не ожидал, так не ожидал! Все норовили из дома побыстрее удрать, будто на втором этаже, где у Мельникова располагалась супружеская спальня, буйствовала проказа.
Только одного понять не могут его неблагодарные дети: случись сломаться их отцу, и у них все тут же будет поломано. Все! Начиная с привычного уклада жизни и заканчивая роскошью, которая их окружала последние годы. И уроки китайского у неблагодарной дочери прекратятся тоже. Как бы не пришлось милостыню просить!
Нет, ну это перебор, конечно. До милостыни далеко. У него в залоге нет ничего. Вся недвижимость давно выкуплена. У него денежки имеются. И на счетах, и в сейфе, спрятанном в гараже, о котором даже Машка ничего не знает. Нет, о том, чтобы идти по миру, речи нет. Но все же! Все же могли бы проявить максимум сочувствия и уважения к отцу. И Серега – этот вечный студент. И Игорь – спортсмен недоделанный. И Софийка – любимица…
– Валера, позвонил бы на работу, а? – заныла Машка откуда-то из-за спины. – Они все утро телефон обрывают. Что-то срочное.
– Позвоню, – огрызнулся он. – И вообще… Больше мне не наливай. Приготовь бежевый костюм, кофейного цвета рубашку с коротким рукавом, завтра поеду.
– Куда? – насторожилась Мария.
– Закудахтала!!! – разозлился он. – На работу поеду завтра! Гонять там бездельников буду!!! Небось уже мое кресло рвут на части! Идиоты…
Он провалялся на спине еще с полчаса, балансируя на грани сна и реальности. Потом с кряхтением поднялся, стащил с себя трусы и пошел в ванную. Сначала парился в ванне в горячей воде, потом перешел в душ под ледяные струи. Тщательно брился, расчесывался, поливал себя одеколоном, дезодорантом, умащивал распухшее от недельного запоя лицо лосьонами и кремами. Порывшись в шкафу, нашел там легкие домашние брюки и тенниску. Вышел на террасу, осмотрел сад. Везде полный порядок, если не считать толстой Машки, бродившей между кустов в ночной сорочке.
– Мария! – гаркнул Мельников так, что птицы из кустов вспорхнули. – Зайди в дом!
Она примчалась с улыбкой, заметив в муже перемены. Но вскоре улыбка померкла. Когда Мельников выходил из спальни, Мария уже ревела белугой и прошипела злобно ему вслед:
– Лучше бы ты пил, скотина!
Мельников этого не слышал. Он трижды обошел по периметру сад. Перебросился парой слов с садовником Валентином, похвалив за работу. Велел его супруге приготовить окрошку к обеду и пошел к себе в кабинет.
Вообще-то изначально эта комната предназначалась под бильярдную. Но потом Мельников, не очень жалующий гостей на своей территории, передумал и бильярдный стол убрал. А вместо него заставил комнату дорогой офисной мебелью. Провел сюда связь, Интернет, повесил экран для проектора. Пользовался комнатой редко, в основном для подсчета денег. Сейчас же хотел посидеть в тишине и подумать. Останься он в гостиной, покоя не видать. Машка начнет сновать туда-сюда. Софийка с учебниками и трудно произносимым лепетом опять же без конца высовывалась из своей комнаты. Валентине приспичит непременно в этот момент цветы полить или пыль с мебели смахнуть.
А в кабинете хорошо: тихо, полумрак, приятно. Вдвойне приятнее от работающего кондиционера, выстудившего комнату до восемнадцати градусов. То, что как раз требуется сейчас его изможденному алкоголем организму.