Жанетт открыла дверцу со стороны пассажирского сиденья и помогла выйти пожилой даме. Пока Хуртиг показывал женщине фотографию Юхана, Жанетт поняла: на свидетельство старухи полагаться не стоит. Та не смогла даже сказать точно, какого цвета одежда была на Юхане.
– Вы видели его именно здесь? – Жанетт указала на каменистый берег возле мостков, где покачивался пришвартованный плавучий маяк «Финнгрунд».
Старуха кивнула. Она дрожала от холода.
– Он лежал среди камней, спал, я стала трясти его, чтобы привести в чувство. Ну и ну, сказала я ему. Пьяный. Такой молодой – и уже…
– Да-да. – Жанетт теряла терпение. – Он что-нибудь говорил?
– Да у него язык заплетался. Если и сказал что – я не разобрала.
Хуртиг вынул фотографию Юхана и показал женщине еще раз:
– Но вы все же не можете сказать точно, что видели именно этого мальчика?
– Ну, я говорила, что у него были волосы того же цвета, но лицо… Трудно сказать. Он же пьяный был.
Вздохнув, Жанетт пошла по подъездной дорожке вдоль каменистого берега. «Пьяный? – подумала она. – Юхан? Чушь собачья».
Посмотрела на лежащий напротив Шеппсхольмен, тонувший в болезненно-сером тумане.
И откуда этот адский холод?
Жанетт спустилась к воде, шагнула на камни:
– Вот здесь он лежал? Вы уверены?
– Уверена, – решительно сказала женщина. – Где-то здесь.
Где-то здесь, подумала Жанетт, наблюдая, как почтенная дама протирает толстые стекла очков полой пальто.
Ее охватило разочарование. Единственное, что у них есть, – эта вот полуслепая тетушка, которая, как бы ни хотелось Жанетт надеяться на противоположное, просто плохой свидетель.
Жанетт присела на корточки, ища доказательств того, что Юхан был здесь. Лоскут одежды, сумку, ключи. Что угодно.
Но вокруг были только холодные камни, блестящие от морских волн и дождевой воды.
Хуртиг повернулся к женщине:
– А потом он отсюда ушел? К Юнибаккену? [2]
– Нет… – Женщина вынула из кармана пальто носовой платок и громко высморкалась. – Пошел, ноги заплетались. Так напился, что еле держался прямо…
Жанетт начала свирепеть:
– Но он ушел вон туда? К Юнибаккену?
Старуха кивнула и снова высморкалась.
В этот момент мимо них по Юргордсвэген проехала машина спецтранспорта, судя по звуку сирены – куда-то в глубь острова.
– Опять ложная тревога? – Хуртиг пристально посмотрел на Жанетт.
Та покачала головой. Она совсем упала духом.
Она уже в третий раз слышала сирену «скорой помощи», но ни в одной из тех машин не было Юхана.
– Я звоню Миккельсену, – сказала Жанетт.
– В уголовную полицию? – озадаченно уточнил Хуртиг.
– Да. На мой взгляд, он – лучший для подобных случаев. – Жанетт распрямилась и быстро зашагала по камням к дорожке, ведущей наверх.
– Ты имеешь в виду преступления против детей? – Хуртиг тут же пожалел о сказанном. – Я хочу сказать – мы ведь не знаем, в чем дело.
– Может, и не против детей, но исключать такую версию нельзя. И это Миккельсен организовывал поиски на Бекхольмене, в «Грёна Лунд» и на Вальдемарсудде.
Хуртиг кивнул и с жалостью поглядел на нее.
Да брось, подумала Жанетт и отвернулась. На хрен мне не нужно сочувствие. Я тогда совсем расклеюсь.
– Я звоню ему.
Вынув мобильный телефон, Жанетт обнаружила, что он разрядился, и в ту же минуту из машины Хуртига, припаркованной метрах в десяти, послышался треск рации.
Жанетт все поняла, и тело словно налилось свинцом.
Как будто вся кровь стекла в ноги и потащила ее под землю.
Юхана нашли.
Сначала бригада «скорой» решила, что мальчик мертв.
Его нашли возле старинной мельницы на Вальдемарсудде. Дыхание и мозговая деятельность едва угадывались.
Мальчик сильно пострадал от переохлаждения, к тому же в течение необычно холодной августовской ночи его явно несколько раз рвало.
Кислота из желудка попала в легкие, и врачи опасались внутренних повреждений.
Когда Жанетт села в «скорую», которая должна была отвезти ее сына в отделение интенсивной терапии Каролинской больницы, было уже начало одиннадцатого.
Палата была затемнена, но слабый свет предвечернего солнца пробивался сквозь жалюзи, и полосы оранжевого света образовали узор на голой груди Юхана. Ритмично мигающие датчики аппарата искусственного кровообращения отбрасывали свет на кровать. Жанетт словно очутилась во сне.
Она погладила сына по руке, бросила взгляд на измерительный прибор, стоящий возле кровати.
Температура тела начинает приближаться к нормальной. Почти тридцать шесть градусов.
Жанетт знала, что в крови Юхана обнаружили высокое содержание алкоголя. На момент поступления в больницу – почти три промилле.
Она ни на минуту не сомкнула глаз, тело онемело. Жанетт не могла даже определить, насколько в такт бьется сердце и пульсирует рана на лбу. Незнакомые мысли эхом отдавались в голове – разочарованные, злые, испуганные, безумные и пораженческие одновременно.
Она всегда была рациональным человеком. До этого самого дня.
Жанетт смотрела на лежащего сына. В первый раз он лежит в больнице. Нет, во второй. Первый раз был тринадцать лет назад, когда он родился. В тот раз она, Жанетт, была совершенно спокойна. Так хорошо подготовилась, что предугадала кесарево сечение еще до решения врачей.
А сейчас у нее не было шанса подготовиться.
Жанетт крепче сжала руку сына. Все еще холодная, но теперь у Юхана более расслабленный, спокойный вид. В палате тишина, только жужжат и гудят аппараты.
– Эй, – прошептала она, сознавая, что человек даже без сознания может слышать. – Врачи думают, что все будет хорошо.
Тут она прервала свою попытку вдохнуть в Юхана надежду.
Врачи думают? Скорее не знают, что сказать.
Когда Юхана привезли сюда, поднялся страшный переполох. Врачи уложили мальчика на койку головой вниз и принялись удалять то, что скопилось у него в дыхательных путях.
Частицы жидкости. Могло оказаться, что ткани легких повреждены кислотой.
В худшем случае.
Ее отчаянные вопросы и объяснения врачей – деловитые, но бессодержательные.
Злость и разочарование порождали один и тот же вопрос: почему, черт вас дери, вы ничего не знаете?