– Почему вы думаете, что Регину застрелили?
Жанетт посмотрела на воспаленные глаза женщины.
Взгляд блуждал, и ответила женщина далеко не сразу.
– Мне трудно что-то предполагать, но, по-моему, это связано с прошлым. Регина хороший человек, у нее нет врагов, она… или она была… – Беатрис замолчала, ей как будто не хватало воздуха, и Жанетт надеялась, что не будет ни гипервентиляции, ни истерики.
Тихо вошел Олунд, протянул Жанетт маленькую папку.
– Конечно, ты должна была посмотреть это сразу, но Шварц…
– Потом разберемся.
Жанетт рассматривала фотографию. Беатрис Седер перегнулась через стол:
– Это она!
На фотографии какая-то женщина стояла в бассейне.
Фотография была обрезана по лифчику купальника, вода доходила женщине до пояса, а под поверхностью бассейна угадывалось маленькое лицо с широко открытым ртом и пустым взглядом.
Кто угодно, подумала Жанетт, этой женщиной может оказаться кто угодно. Но это не важно. Главное – что у нее не хватает безымянного пальца правой руки.
– Это Ханна Эстлунд, – произнесла Беатрис Седер.
Беатрис Седер подтвердила подозрения Жанетт. Все оборванные ниточки связались, и картина обрела целостность. Насколько эта целостность прочна, ей скоро станет известно.
Чутье вывело ее на верную дорогу, но Жанетт знала, что оно может и подвести. В полицейской работе важно это правильное чувство, но оно не должно перевешивать и заслонять обзор. В последнее время она, из страха пойти на поводу у чувств, отмахивалась от фактов, в упор не замечая их.
Жанетт вспомнила, как в их с Оке первый год она ходила на вечерние курсы кроки́. Преподаватель объяснял, как мозг постоянно обманывает глаза, а глаза, в свою очередь, обманывают руку, которая держит уголь для рисования. Человек видит то, что, как он думает, он видит, а как предмет выглядит в реальности, остается вне поля его зрения.
Картинка с двумя узорами, и узор зависит от того, на чем фокусируется взгляд.
Способность разных людей видеть трехмерные изображения.
Безобидные формулировки Хуртига в машине по дороге в Окерсбергу заставили ее, Жанетт, остановиться, замедлиться и просто увидеть то, что все это время находилось у нее перед глазами.
Понять то, что ей предоставили для понимания, наплевав на то, как это должно было бы быть.
И если она права, то она хороший полицейский, который сделал свою работу и отработал свою зарплату. Ничего более.
Если же, напротив, она ошиблась, то подвергнется критике, а ее профессиональная компетенция окажется под вопросом. Что она ошиблась, потому что она женщина и не способна к следовательской работе по определению, конечно, вслух не произнесут, но это будет читаться между строк.
После обеда Жанетт закрылась у себя в кабинете, сказала Хуртигу, чтобы ей не мешали, и принялась отправлять запросы насчет отпечатков пальцев и ДНК.
Иво Андрич работал над отчетом по Регине Седер и обещал отправить его Жанетт, как только закончит, в течение дня.
Сейчас важно, что она нашла Викторию Бергман. Ожидая ответа на свои запросы, Жанетт читала записи, сделанные в комнате у Софии-старшей, и в который раз размышляла о судьбе юной Виктории.
Которую насиловал и сексуально использовал родной отец на протяжении всего ее взросления.
Ее новые, засекреченные личные данные позволили ей начать новую жизнь где-то в другом месте, далеко от родителей.
Переехала ли она? Что из нее вышло? И что имела в виду София-старшая, говоря, что с Викторией в Копенгагене поступили плохо? Что именно с ней сделали?
Замешана ли она в убийстве Сильверберга, Грюневальд и Седер?
Жанетт сомневалась. Единственное, что она пока знала наверняка, – это что Ханна Эстлунд утопила Юнатана Седера. Что фотоаппарат, возможно, держала Йессика Фриберг, было пока всего лишь предположением, но Жанетт была уверена в этом.
София-старшая предполагала, что Виктория выучилась на психолога, и это представлялось логичным. Точно так же, как многие преступники в прошлом сами были жертвами, вполне можно предположить, что иные психологи сами имеют в анамнезе проблемы с психикой. Последнее, размышляла Жанетт, может иметь далеко идущие последствия. Когда все устаканится и дело будет раскрыто, она испробует свою теорию на своей Софии Цеттерлунд. Жанетт с нетерпением представляла, как расскажет ей о ее тезке-коллеге.
Моя София, подумала Жанетт, и ей стало жарко.
Что там София говорила о преступнике? Человек с шатким представлением о себе. С диагнозом «пограничное расстройство» и потому неспособный видеть четкие границы между собой и другими. Так ли это – покажет будущий допрос, сейчас это второстепенно.
Потом София объяснила, что деструктивное поведение часто бывает следствием физического и эмоционального насилия в детстве.
Если бы не убийство мужа Шарлотты, Пео Сильверберга, она поняла бы все намного раньше.
На самом деле убить должны были Шарлотту. Ведь она тоже получала письма с угрозами. Почему вместо нее погиб ее муж, можно только догадываться, но убийство, несомненно, планировалось как жестокая месть.
Все ясно как день, думала Жанетт. Закон человеческой природы: все, что скрыто в уголках души, пытается протиснуться на поверхность.
Ей следовало сосредоточиться на Фредрике Грюневальд и одноклассницах из Сигтуны, на инциденте, о котором все говорили.
В дверь постучали, и в кабинет вошел Хуртиг.
– Как дела? – Он прислонился к стене слева от двери, словно его не держали ноги.
– Неплохо. Я жду кое-какой информации, которую мне обещали выслать до конца дня. Надеюсь, вот-вот придет. И когда я ее получу, мы объявим их в государственный розыск.
– Ты думаешь, это они? – Хуртиг сел на стул для посетителей.
– Очень может быть. – Жанетт подняла глаза от блокнота, откатилась в кресле от стола и сцепила пальцы на затылке.
– Чего хотел Оке, зачем звонил? – У Хуртига был обеспокоенный вид.
– У Юхана определенно проблемы с тем, чтобы принять Александру.
– Это новая женщина Оке? – Хуртиг наморщил лоб.
– Именно. Юхан обозвал ее шлюхой, и разверзлась преисподняя.
– Пацан не промах, – захохотал Хуртиг.
София причесалась и подкрасила губы, собираясь ехать домой. Она чувствовала себя выжатой как лимон.
Солнце бабьего лета окрасило свет на улице оранжевым, а ветер, от которого дрожали стекла, стих.
Когда София вышла на улицу, в воздухе пахло зимой.