Кстати, Указ Президиума Верховного Совета от 2 февраля 1988 года гласил: «Письменное обращение гражданина должно быть им подписано с указанием фамилии, имени, отчества и содержать помимо изложения существа предложения, заявления либо жалобы также данные о месте его жительства, работы или учебы. Обращение, не содержащее этих сведений, признается анонимным и рассмотрению не подлежит».
Сам Владимиров, как и другие его коллеги, с одной стороны был доволен этим Указом — наконец-то прекратится стукачество и очернение порядочных людей; с другой — считал, что это решение, мягко говоря, не совсем продуманно.
Ни одна правоохранительная служба мира не может себе позволить не реагировать, пусть даже и на анонимный сигнал о террористической угрозе или убийстве! Вот и наши многие работники правоохранительных органов все равно анонимную информацию фильтровали — серьезные сообщения брали на заметку, официально ими не оперировали, но негласно все же проверяли. Правда, на анонимке о злодействах Коваленко предусмотрительно была поставлена нужная дата — до выхода Указа, хотя в ней речь ни об убийствах, ни о терактах не шла…
Чем больше следственная группа копала, тем очевиднее становилось — тут даже не грубая, а наглая, вызывающе хамская работа. Люди были абсолютно уверены в своей безнаказанности. Например, изымать коллекцию прибыли на частных автомобилях, неизвестно кому принадлежавших. Коллекции как положено не описали. Все сгрузили в картонные ящики. Сохранность ее не обеспечили, картотека пропала. В общем, сразу было ясно, что возврат коллекции владельцу заранее исключался. Следователя и оперов ничуть не озаботило, что люди, на чьих показаниях строилось обвинение, хорошо известны с вполне определенной стороны — Ядринцев в прошлом был судим за скупку краденого, а Петровский был известен как наводчик и вымогатель, обиравший в основном стариков, у которых оставались какие-то старинные вещи. Следователь, приняв к своему производству уголовное дело, проводить расследование особо не торопился. Через некоторое время он продлил срок следствия и содержания обвиняемого под стражей, тем самым показывая, что он намерен держать Коваленко как можно больше, соответствующим образом его обрабатывая…
Картина окончательно сложилась, когда в материалах по другим делам обнаружился… тот самый Томулис, существование которого опера из ОБХСС со смехом отрицали, говоря, что Коваленко его сам придумал. Несуществующий Томулис из Клайпеды в самых разных делах проходил то понятым, то свидетелем, то даже пострадавшим… В общем, на все руки мастер, всегда выручит. На самом деле это был не человек, а… паспорт. Сей документ в отделе пускали в ход при всякой надобности, изготовлен он был специально для таких ситуаций и хранился у одного из сотрудников.
Однако опера, работавшие с Коваленко, оказались мужики тертые, стояли на своем. Подумаешь, на машинке из отдела заявление напечатано! Обратился в отдел сознательный гражданин, поговорили, сказали, что просто сигнала мало, нужно заявление, ну, он сел и тут же его и напечатал… А что до Томулиса, то какая разница — кто с его паспортом раскрутил Коваленко? Главное, что вывели на чистую воду!
Задержанный старший оперуполномоченный Шипулин, непосредственно разрабатывавший Коваленко и игравший в операции первую скрипку, даже прочел Владимирову во время допроса небольшую лекцию:
— Товарищ следователь, надо же специфику нашей работы, понимать. Если, например, уголовный розыск работает от факта совершения преступления, то мы занимаемся выявлением состава преступления. Сначала устанавливается подозреваемый, а уже потом наша задача — выяснить, что конкретно он совершил, и доказать это преступление. Вы вот знаете, какая у этого Коваленко зарплата? Знаете. Можно на нее коллекцию, только одну коллекцию янтаря на полтора миллиона долларов собрать? Нельзя.
— Ее еще его дед собирать начал, потом отец собирал.
— И бабушка наследство оставила, — хохотнул Шипулин. Мужик он был нагловатый и неглупый. — Меня, начинающего опера, на этот счет как-то просветили старшие товарищи. «Знаешь, — говорят, — чем отличается уголовный розыск от ОБХСС? Уголовный розыск — это волки, а мы — лисицы». Не сразу я их понял. Наша главная задача — переиграть своего клиента, перехитрить. Тут, знаете, азарт профессиональный — кто кого? Ну, иногда захлестывает, бывает… Так без охотничьего азарта этих хищников не возьмешь.
— Значит, вы уверены, что Коваленко — хищник? — поинтересовался Владимиров.
— Конечно, а кто же он? Такие деньги нагреб! Да если бы мы его не взяли, он бы точно все за границу сплавил. У нас и такая информация была.
— Ну да, от товарища Томулиса, — усмехнулся Владимиров.
— Дался вам этот Томулис! От людей. Наши люди подпольных миллионеров не любят. Чужие они здесь.
— А вы квартиру его видели? Это же нищета! Он в одном пальто двадцать лет ходит, в диетических столовых питается.
— Жадный потому что, за свое богатство на все пойдет. Эти люди остановиться не могут. Мы и не таких выявляли! У него денег на детей, внуков и правнуков наворовано, а он все равно ворует, остановиться не может. Не наши это люди!
«Ну, да, а вот ты зато наш», — вздохнув, подумал Владимиров. Но нагловатый Шипулин знал, что говорил. Ведь так же думал и судья Кравцов, выносивший первый приговор Коваленко. Внешне судья удивительно походил на коллекционера, их можно было принять за родных братьев. И в разговоре с Владимировым он не стал скрывать, что внутреннее неприятие богатого человека сыграло тогда свою роль в его решениях.
— Дело-то было простое — человек что-то купил, а потом продал дороже. Купил, имея именно этот умысел — получить навар. То есть спекуляция. Коваленко говорил, что купил для обмена. Но факты свидетельствовали о другом. И продавцу Ядринцеву, и покупателю Петровскому врать было незачем. Их никто ни в чем не уличал, ни в чем не обвинял… Если верить Ядринцеву, то Коваленко совершил преступление и должен был быть осужден на срок от 3 до 10 лет с конфискацией имущества. А если поверить Коваленко, то все выходило наоборот. То есть преступления не было. Кому верить? А в следственном заключении, между прочим, было прямо сказано, что для приобретения ценностей, которые изъяты, нужны денежные средства, которых у Коваленко не было и не могло быть.
— То есть вас ничего не смущало? Но следователь даже не пытался выяснить, сколько ценности стоили тогда, когда приобретались. А ведь цены с тех пор выросли многократно!
— Если бы ничего не смущало, я не отправил бы дело на доследование. А я отправил. Но, честно говоря, скорее, на всякий случай. А что вы хотите? Я — человек, воспитанный нашим обществом. Моя зарплата весьма скромная, примерно такая же, как у Коваленко. Но ни я, ни один другой судья не может похвастаться миллионной коллекцией. Значит, подсознательно судья, занимающийся этим делом, уверен, что на труды праведные палат каменных не построишь. То есть конкретно с коллекцией Коваленко что-то не так…
Ночным поездом Владимиров в тот же день уехал в Москву, где его ждали несколько неоконченных дел, которые пришлось отложить из-за поручения Генерального. В Москве он рассчитывал пробыть дня три, все это время сотрудники его следственной группы должны были работать с задержанным Шипулиным, постараться выяснить, кто вывел его на Коваленко, чей заказ он выполнял.