— Мистер Сёдерквист. Мы знаем, что вы шведский доктор, который хочет оказать помощь в Газе. Там много страданий. Но израильские власти не разрешают никому из гражданских пересекать границу, какими бы благородными ни были их намерения. Поэтому вы поедете с нами, но вам придется разыграть роль. Идет?
Эрик пытался собраться. В голове мешалось слишком много мыслей. Они итальянцы. На автобусе — надпись «ПРЕССА». Чемоданчики и кабели сзади говорят о том, что это команда телевизионщиков. Доктор Сёдерквист? Он и правда был доктором, но не врачом. Эти люди были в сговоре с террористами? Эрик посмотрел на женщину. Она перестала писать и встретилась с ним взглядом. Женщина выглядела измученной. Как человек, слишком много видевший и переживший. Может, телеоборудование было лишь прикрытием? Но эти люди не походили на экстремистов. Скорее на журналистов. Как Йенс. Эрик перевел взгляд на Гино, который покачивался перед ним на корточках.
— Кто вы?
Мужчина улыбнулся и театрально раскинул руками.
— Мы глаза Италии. Бригада «Раи Унос».
Он рассмеялся. Остальные молчали. Мужчины даже не подняли глаз от газеты. Между ними на сиденье лежал пакетик с карамелью, и они то и дело доставали фиолетовые конфеты. Женщина добавила:
— Новости крупнейшего итальянского канала.
Гино продолжал:
— Мы получили возможность провести долгожданное интервью в Газе. Поэтому мы обещали некоторым… друзьям… взять вас с собой. Они встретят вас в паре десятков километров от границы. Но сначала нам нужно пройти границу. Эрец полностью закрыли несколько недель назад. За последние дни, после теракта в Тель-Авиве, никто не смог попасть туда. У нас есть специальное разрешение и хорошие контакты с местной полицией, но гарантий никаких нет.
— И что я должен делать?
— Ничего. Надеюсь, говорить вам не придется. Вы звукорежиссер. Нам пришлось оставить настоящего специалиста по звуку дома, чтобы взять вас. Наши визы действительны только при точном числе названных участников. Будем надеяться, что пограничник не знает итальянского. Сидите тихо и старайтесь выглядеть как житель Милана.
Гино протянул красный паспорт с желтым оттиском. «Unione Europea Repubblica Italiana. Passaporto». Эрик взял его и стал разглядывать фотографию. Грубое лицо с плоским лбом, густыми бровями и широким носом. Энрике Виттесе. Не очень-то похож. Сёдерквисту казалось совершенно невозможным, что он может прикинуться мужчиной в паспорте. Нереально. Он скептически посмотрел на Гино.
— Неужели они могут повестись на это? Мы имеем дело с израильскими пограничниками.
— Может, нет. Тогда мы все окажемся в дерьме. Будем молиться Мадонне, чтобы все прошло хорошо. Проверяющий паспорта, возможно, устал, влюбился или заболевает.
Гино поспешно улыбнулся и вернулся на водительское место. Потом крикнул, не поворачивая головы:
— Не забудьте вернуть паспорт, когда будете выходить. Энрике не обрадуется, если вы его потеряете. Он и так в ярости, что не смог поехать в Газу.
Он включил первую передачу, и микроавтобус, подпрыгнув, начал движение. Они развернулись и покинули парковку, направляясь к синим воротам. Женщина рядом вернулась к записям в блокноте. Один из мужчин напротив прокомментировал что-то в газете, а второй засмеялся. Значит, Эрик едет в Газу. Худший из возможных вариантов. Или они застрянут на границе. Сёдерквист поймал себя на мысли, что надеется на разоблачение. Что пограничники почувствуют ложь, обнаружат фальшивый паспорт и остановят их. Будет много бюрократии, а потом им запретят въезд. Спасут.
Микроавтобус остановился. Они стояли прямо перед воротами, которые возвышались на много метров над ними. Казалось, открыть их нереально даже при большом желании. Они были слишком тяжелые, слишком огромные, слишком непоколебимые. Молодой израильский пограничник подошел к Гино, и они тихо заговорили на английском. Когда Эрик посмотрел на выкрашенную в синий цвет сталь, он заметил контуры граффити. Он попытался проследить за едва заметными линиями, но быстро упустил их. Кто-то написал что-то на воротах, а солдаты стерли надпись. Но какая разница, есть здесь граффити или нет? На этом манифесте полного провала? Краска из баллончика на гигантском блоке из железа, который только запирал либо снаружи, либо внутри. Запирал все надежды. И кто решил, что ворота должны быть именно синими? Становились ли они от этого менее ужасными? Более естественной частью окружения? Могла ли стальная стена в восемь метров шириной стать естественным элементом чего-либо?
Сёдерквист обратил внимание на дискуссию между Гино и солдатом. Что-то в голосах заставило его отвлечься.
— Оставайтесь здесь.
Солдат оставил их и быстрым шагом пошел к таможенному посту в сорока метрах от автобуса. Он прошел мимо разношерстного сборища людей с плакатами. Гино обернулся и посмотрел на Эрика.
— Что-то не клеится. Они не получили информацию о нашем приезде. У нас есть визы, но он все равно не хочет нас пропускать.
— Что нам теперь делать?
— Ждать.
Вещи прилипали к телу. В автобусе пахло потом, духами и старой залежавшейся тканью. Эрик пытался найти наиболее удобное положение на жестком сиденье. Он покосился на женщину. На ней были джинсы и бордовая блуза. Кроссовки. Она худая, даже слишком. Казалось, запястья могут сломаться в любой момент, пальцы длинные и костлявые, как у скелета. Ногти не накрашены. Она заметила, что Эрик смотрит на нее, и оторвалась от блокнота. Эрик поспешил сказать что-нибудь, что угодно:
— Что вы пишете?
Журналистка внимательно посмотрела на собственные записи.
— Вопросы. Всего через пару часов я буду брать интервью у Низара Азиза.
Она так произнесла имя, как будто полагала, что Эрик знает, кто это. И совершенно напрасно.
— И чем он сейчас занимается?
Женщина опешила от его незнания, но быстро оправилась от удивления.
— Он по-прежнему глава военного подразделения ХАМАС. Ходили слухи, что он мертв, но вот я еду брать у него интервью.
— Просто фантастика. Поздравляю.
— Да, конечно. Большое вам спасибо.
Она что-то зачеркнула в блокноте. Эрик наморщил лоб.
— Почему вы меня благодарите?
— Мы получили возможность взять интервью благодаря вам. Мы нелегально провозим известного шведского офтальмолога, а в качестве компенсации получаем получасовое интервью Низара Азиза.
Эрик пытался уловить связь. Он знал, что Самир Мустаф состоит в ливанской «Хезболле». Но откуда взялся ХАМАС? Почему ХАМАС предложил интервью в обмен на шведского профессора? Или шведского врача, как они думали?
— Какие у ХАМАСа и «Хезболлы» отношения на самом деле?
— Так себе. Были периоды, когда они сотрудничали, но потом их связь всегда рушилась. Одни обвиняли других в том, что те слишком слабы, слишком лояльны к Израилю, слишком занимаются популизмом, слишком правые, слишком левые.