– Допустим, вы нашли какую-нибудь актрису, которая сыграла роль Софьи Яковлевны, – принялся фантазировать следователь, – хорошо заплатили этой женщине…
– Не было такого! – взвился Хорьков.
– Ладно, проверим. Вы, Софья Яковлевна, можете быть свободны. Все подозрения с вас сняты. – Та торжествующе посмотрела на Хорькова и торопливо встала. – Ну а вам, Юлий Каевич, придется остаться. У меня к вам есть еще вопросы.
Когда за Софьей закрылась дверь, следователь начал пенять Хорькову:
– Ну, как так можно? Женщина трудится в поте лица, ей, несчастной, одинокой, приходится рассчитывать только на себя, а вы ее подставляете. Хотите спихнуть на нее убийство жены. Она на вас очень обиделась, Хорьков. А ведь вы столько лет дружили! В вас еще осталось хоть что-то человеческое?
– Д-да… Осталось.
– Тогда пишите чистосердечное признание, – следователь пододвинул к нему ручку и чистый лист бумаги и повторил: – Пишите.
– Но я не убивал!
– Ну! Заладил!
– Послушайте… – Хорьков судорожно сглотнул. – Проверьте всех. Эту… Гадалку. Это она убила, я уверен!
– Зачем ей это надо?
– Розалия ее травила! Называла шарлатанкой! Жена мне говорила о каких-то срочных делах, когда мы вернулись из отпуска, и под этим предлогом выпихнула меня на работу. Я уверен, что Розалия ходила по инстанциям с жалобами на госпожу Домну. Та узнала об этом, поднялась к нам в квартиру, чтобы выяснить отношения, поругалась с Розалией и решила ее убить.
– А отпечатки на пузырьке?
– Надела перчатки! Знаете, она любит такие штуки. Шляпки, шарфики. Я сам ее как-то видел в кружевных перчатках. И в платье. Летнем.
– Как-то неубедительно звучит. Ну, хорошо, мы проверим, – кивнул следователь. – Я еще раз тщательнейшим образом просмотрю запись с камеры в подъезде.
– Но ведь если это сделала госпожа Домна, ее нет на этой записи! Ей ведь достаточно было подняться с первого этажа на пятый! Вы что, не понимаете, что меня подставили?!
– Удивительно слышать это из уст человека, который подбросил ключи невинной женщине, чтобы ее обвинили в убийстве, – не удержался от ехидного замечания следователь.
– Я в этом раскаиваюсь!
– Ага! Вы признаетесь в том, что сделали это? Подбросили ключи, чтобы в убийстве жены заподозрили кого-то другого?
– Но… Нет, не признаю! То есть признаю только ключи!
– Значит, вы с самого начала боялись, что в убийстве заподозрят именно вас? Дыма без огня не бывает, Хорьков. Ну, хорошо, идите. Продолжим завтра.
Да, не везло Хорькову с женщинами. Он уже понял, что тонет, поэтому потребовал другого адвоката.
– А я вас чем не устраиваю? – внезапно обиделся парень и недовольно стал засовывать в карман свой айфон. Похоже, девица взяла паузу в отношениях.
– Мне кажется, мы с вами не нашли общий язык, – вздохнул Юлий.
– Вот как? Да потому что вы чушь несете!
– Я? Чушь? – искренне удивился Хорьков.
– Всем и так понятно, что убили вы. Тут и думать нечего. Если бы вы честно об этом сказали, я бы попытался скостить вам срок. Но вы непонятно на что надеетесь и упорно твердите, что жену не убивали…
– Я не убивал!
– Ну вот, опять! Да я сам не хочу с вами работать! Подумаешь! Ладно, будет вам другой адвокат. Только результат от этого не изменится. Все равно сядете.
Получив такое напутствие, Хорьков, опять в одиночку отправился на очередной допрос. На этот раз ветер поднялся настолько сильный, что, едва открыв дверь и стоя на пороге такого знакомого уже кабинета, Хорьков отпрянул назад, в коридор, и почувствовал, что едва стоит на ногах.
В кабинете у следователя сидела мадам Выдан!
– Куда, мерзавец?! – зычно скомандовала она. – Назад!
Конвойный чуть ли не на руках внес враз обессилевшего Хорькова в кабинет. Рухнув на стул, Юлий почувствовал, как дрожат икры ног. Вид у мадам Выдан был грозный.
– Что, попался? – ехидно спросила она. – А ведь я тебя предупреждала! Во-первых, – Ольга Ефимовна грозно посмотрела на следователя, – я требую, чтобы мне немедленно выдали ключи от квартиры моей дочери!
– А разве у вас их нет? – искренне удивился тот. – А цветочки там полить? Или за квартиркой присмотреть? Они ведь часто уезжали, ваши дочь и зять.
Ха! Цветочки полить! Хорьков чуть было не сказал это вслух. Следователь еще не понял, с кем имеет дело. С закоренелой эгоисткой. Ну, ничего. Мадам Выдан себя еще проявит!
– Они у меня были, эти ключи. Но вот он, – Ольга Ефимовна указала перстом с длиннющим и алым, как кровь, ногтем на зятя, – их украл!
– Какая чушь! – ахнул Хорьков. Он уже понял, что сейчас на его бедную голову обрушатся потоки чудовищного вранья. – Да они с Розалией едва разговаривали! Какие ключи?!
– У дочери никогда и никого не будет ближе ее матери! – отчеканила мадам Выдан. – Что значит, едва разговаривали?
– Да вы наследство Карла Моисеевича не могли поделить! Всем известна ваша жадность!
– Кто это говорит?! Этот жалкий человек жил с моей бедной Розалией только из-за ее денег! Он ее обирал, заставлял себя содержать, оплачивать свои дорогие привычки, а когда она устала от этого и решила его выгнать, цинично и безжалостно ее убил!
– О господи! – выдохнул Хорьков и обмяк на стуле. – Воды! – взмолился он.
– Не давайте ему ни капли, – хмыкнула мадам Выдан. – Ни пить, ни есть не давайте, пока он во всем не сознается.
– Пытки к заключенным применять запрещено, – вздохнул следователь. – И кормят у нас неплохо. Что касается воды… Да пейте сколько хотите! – и он пододвинул к Хорькову графин.
– Все, что она скажет, – заведомая ложь, – сказал Юлий, промочив горло. – Всякий мужик знает: теща – злейший враг.
– Да, Ольга Ефимовна, давайте к сути, – спохватился следователь. – Вы сказали, что в тот день произошло что-то чрезвычайное. В день, когда была убита ваша дочь, – пояснил он.
– Она мне звонила. Вопреки утверждению моего бывшего зятя, что мы с Розалией едва разговаривали, – ехидно сказала мадам Выдан.
– Так. И о чем был разговор?
– Розалия сказала, что муж хочет ее убить.
– О как! – уставился следователь на мадам Выдан. – Так прямо и сказала?
– Да! Мамочка, спаси меня, я опасаюсь за свою жизнь.
– Ну и что вы сделали, Ольга Ефимовна?
– Поехала в фитнес-клуб, – вернул должок теще Хорьков.
– Да я ночь не спала! – взвилась та. – Как сердце чувствовало!
– Вы, мама, как слон дрыхнете, каждый знает, – не удержался Хорьков. – И без всякого снотворного. У вас нервная система неубиваемая. Потому что вы никогда ни за кого не переживали. Только за себя.