– Хит! Куда ты идешь?
Хит остановился, услышав этот пронзительный голос. Он стоял неподвижно, как изваяние, стараясь взять себя в руки. Затем он медленно обернулся к женщине, которая пытается перевернуть вверх тормашками его мирное существование.
Бабушка неспешно приблизилась к нему, глядя на него сквозь прищур своих умных глаз. Хит постарался придать лицу нейтральное выражение.
Она остановилась перед ним и сложила перед собой руки в голубых прожилках вен. Улыбка заиграла на ее губах, когда она заметила его сжатые кулаки.
Он немедленно разжал руки, и кисти его безвольно повисли. Нельзя давать фору этой старой мегере. Заметив дрожь в его руках, она сочтет этот факт доказательством того, что пребывание в заточении с Порцией не прошло для него даром. Если она догадается о том, как сильно он желал эту чертову пигалицу…
Хит покачал головой. Мысль, что пришла ему в голову, удивляла и пугала одновременно. На этот раз бабушка попала в точку. На этот раз ей удалось подсунуть ему женщину, от которой он был не в силах отказаться. Но он ни за что не позволил бы ей об этом узнать.
– Куда направляешься? – повторила она строго.
Зная, какой ответ больше всего ее разозлит и, возможно, убедит в отсутствии у него интереса к Порции, он ответил:
– Во вдовий дом.
Какая бессовестная ложь. Он не посещал Деллу с той самой ночи, когда, сбежав из библиотеки, он, разбудив ее, так и не смог с ней переспать. Хит избегал Деллу вопреки тому, что думали его домочадцы. Он не мог заставить себя появиться у нее вновь, потому что не готов был ответить на ее вопросы или заставить себя прикоснуться к ней. Последнее время он предпочитал укрываться в старом охотничьем домике. Там его никто не стал бы искать, и ни на какие вопросы ему не пришлось бы отвечать.
Бабушка брезгливо поморщилась, словно в ноздри ей ударил запах гнилья.
– К своей шлюхе?
Хит холодно улыбнулся:
– Я понятия не имею, о ком вы.
– Об этой женщине – Флетчер.
– Делла служит экономкой и управляющей во вдовьем доме, – сказал он с притворно-наивным видом. – И лучшего управляющего я не встречал. На самом деле я подумываю, не пригласить ли ее сюда, чтобы она заменила миссис Кросби, а миссис Кросби сделать управляющей вдовьим домом. С годами ей все сложнее…
– Ноги этой женщины не будет в моем доме. – У бабушки дрожал голос.
Хит покачал головой. Бабушка всегда считала, что Делла виновата в том, что ее внук все еще ходит в холостяках. Словно он не женился из-за нее.
– К счастью, этот дом принадлежит мне, – ответил Хит. – Может, ты захочешь поселиться во вдовьем доме? Миссис Кросби составила бы тебе компанию.
– Я перееду во вдовий дом, когда ты женишься. Как полагается. – Она втянула воздух в дрожащие ноздри. – Кстати, к вопросу о женитьбе. – Графиня Мортон выдержала многозначительную паузу, затем сказала: – Ты находился в винном погребе наедине с леди Порцией неприлично долгое время.
– И тебе известно, почему это произошло, – процедил Хит. Он с самого начала знал, к чему сведется этот разговор, и все равно не мог сдержать эмоций. Наглость графини не знала границ.
– Я знаю лишь, что ты поставил леди Порцию и себя в двусмысленное положение.
– Прекрати свои игры. Мы оба знаем, как Порция и я оказались в погребе, и, должен тебя разочаровать, необходимости давать объявления о помолвке нет.
Лишь на мгновение горечь разочарования отразилась на ее лице, пробившись сквозь маску напускной безмятежности.
– Как бы там ни было, порядочный джентльмен должен сделать ей предложение.
Хит засмеялся, и горькое эхо его смеха прокатилось по холлу.
– Но я не джентльмен, и ты допускаешь большую ошибку, считая меня таковым.
На лице ее выступили красные пятна, и голос понизился до возмущенного шепота.
– Ты пятнаешь честь семьи.
Хит вновь засмеялся грудным тяжелым смехом.
– Это я – пятно? – возмутился он, ударив себя кулаком в грудь.
Бабушка фыркнула от отвращения:
– Ты негодяй, не имеющий представления о долге, совсем как твой отец…
Хит не показал виду, как больно ранили его эти слова. Он покачал головой и, чеканя каждое слово, сказал:
– Милая леди, я исполняю свой долг, как бы вы на это ни смотрели. И сделаю так, чтобы я остался последним Безумным Мортоном на этой земле.
– Мина! – гневно воскликнула Порция, зайдя в столовую.
Лицо ее все еще горело от стыда за те вольности, что она позволила Хиту. Едва ли она когда-либо сможет об этом забыть. Едва ли она сможет когда-нибудь, закрыв глаза, не вспоминать дразнящих прикосновений его пальцев к сгибу коленей, жар его ладоней на своих бедрах.
Быстро окинув взглядом столовую, Порция убедилась в том, что леди Мортон ушла. Мудрая женщина. Не приходилось сомневаться в том, что она появится, как только уляжется дым, чтобы начать новую кампанию в войне с внуком за принуждение его к браку. Только на этот раз Порция будет готова к ее маневрам. Неизвестно, кто еще победит в этой войне.
В столовой осталась только Мина. Краснея от стыда, она то сжимала, то разжимала пальцы, обхватившие ручку чашки.
– Порция, ты где пропадала?
Порция перевела дух и как можно спокойнее спросила:
– Почему ты не сказала мне, что твой брат уже пошел в погреб?
– Бабушка не разрешила бы мне говорить, – глуповато улыбаясь и пожимая плечами, ответила Мина.
Порция надула губы. Она воздержалась от того, чтобы напомнить Мине о том, что она была не самой послушной внучкой на свете.
– Ты знаешь, что она заперла меня там с твоим братом?
Мина виновато кивнула.
У Порции сжалось сердце. Очередное предательство. Она понимала, что обижается зря. Мина не давала ей клятву верности. И все же ей казалось, что они подружились, что они родственные души, что они обе оберегают свою свободу, ищут свое счастье.
Порция покачала головой. Ведь участие Мины в бабушкиных интригах могло привести к тому, что она, Порция, потеряет вожделенную свободу.
– Зачем ты…
– Что такого ужасного в том, что ты выйдешь за моего брата? – выпалила одним махом Мина. Глаза ее горели.
Порция растерянно молчала. Что в этом ужасного? Неужели непонятно, что брак с Хитом стал бы для нее ужасной катастрофой? Ужасно быть женой человека, перед которым ты совершенно бессильна, кто может превращать твою кровь в расплавленную лаву, а человеческие чувства заменять ощущениями.
Он раздавит ее и не заметит этого, он будет топтать ее до тех пор, пока то, что составляет ее неповторимую личность, не обратится в прах. И мечта о том, чтобы стоять свободной и независимой перед Парфеноном, так и останется мечтой. Она будет жить призрачной жизнью, какой жила ее мать, пока был жив отец Порции. Той жизнью, что больше напоминает небытие.