— Шувалов, ты слышишь меня? Генерал Павлов вчера скончался. Ты его убил! Ты убил лаборантку! А спортсменка до сих пор не показывает прежние результаты! Что ты делаешь с ребенком?! Немедленно прекрати!
Антон сдернул маску на шею и вышел из стеклянного бокса. За двумя перегородками голос из коридора звучал невнятно. Но даже те слова, которые Шувалов расслышал, его встревожили.
— Что случилось с Павловым? — спросил он, подойдя к двери.
— Он умер. Ты его убил! Ведь ты ни на что не способен, поэтому тебя и выгнали. Ты жалкий авантюрист, а не ученый!
— Когда? Когда генерал скончался?
— Вчера! Открывай дверь!
Шувалова опустошенным взглядом смотрел в пол. Что он сделал не так? Почему Павлов умер? А ведь он считал операцию с генералом успешной, ее опыт лег в основу сегодняшнего эксперимента. В голове ученого прокручивались проекции мозга с пульсирующими импульсами между нейронами. Он понимал, как работает эта сложнейшая система, и «видел» если что-то функционировало не так. Научные данные, результаты экспериментов, плоды многолетних раздумий позволили ему сегодня с уверенностью выбрать единственно возможный метод спасения мальчика. И вот, ему сообщают, что один из монолитов, на котором базировались его выводы, оказался горстью рыхлого песка. Это грозило обрушить идеальную башню стройной теории.
Ученый в замешательстве подошел к компьютеру. Требуется всё проверить и перепроверить! Надо найти ошибку! Пальцы заметались по клавиатуре, но в висках стучал безжалостный приговор: поздно. Руки безвольно опустились, глаза зажмурились от досады. Поздно! Эксперимент над Вовой Гриценко завершен. Он ничего не в силах исправить.
Остается только ждать.
В коридоре бушевал министр. Дверь сотрясалась от новых сильных ударов. Шувалов не сразу заметил дребезжащий от напряжения телефонный аппарат. Он поднял трубку.
— Антон Викторович? — послышался торопливый голос Валентины Федоровны. — С вами хочет поговорить дочь генерала Павлова. Переключаю.
— Доктор Шувалов? Мне только что сообщили, что план той операции над моим отцом составляли вы. Вчера папа умер… — Антон слушал молча, понимая, что сейчас его еще раз обвинят в убийстве. Рядом стоял Саша. Антон прижал сына к себе, чтобы до ушей мальчика не дошли пугающие, но справедливые слова. — Спасибо вам, доктор Шувалов. Вы совершили чудо, вы вернули нам отца.
— Но как же… — окончательно растерялся Антон.
— Он умер, потому что его мышцы полностью атрофировались. Организм не выдержал пробуждения после многолетнего сна. Это мы виноваты, потеряли надежду и уже давно прекратили массаж… А вы подарили нам удивительный месяц. Его голова работала прекрасно, мы общались, и успели очень много сказать друг другу. Он… папа был счастлив… Спасибо вам за это чудо.
Было слышно, как женщина заплакала.
— Вам тоже, спасибо, — пробормотал смущенный Антон.
Лабораторная дверь не выдержала ударов и с треском распахнулась. В помещение ворвались два коренастых сотрудника милиции, за которыми угрюмым знаком вопроса возвышалась фигура министра.
Шувалов поспешил к открытому входу в стеклянный бокс. Ему жестами что-то показывала Репина.
— Мальчик только что очнулся, — выпалила она.
Антон захлопнул дверь, оставаясь снаружи. Он загородил вход и посмотрел на часы. В прошлый раз после двухминутной живительной вспышки мозг Людмилы Вербицкой окончательно умер.
— Что происходит? Пустите меня! — требовал Гриценко.
— Вова очнулся, но сейчас его нельзя волновать. Критический период длится две-три минуты. Оживший мозг, как открытая рана…
Шувалов смотрел, как на стене на электронном циферблате меняются показании секунд. В его позе было такое напряжение и сосредоточенность, что все замерли и тоже уставились на часы.
Она уже бывала в этом институте, умела менять свою внешность, и ей не составило труда оставаться незамеченной во всеобщей суматохе. Тот, ради кого она пришла сюда, теперь был у нее на виду. В школьном дворе ей не удалось осуществить свой план. И сейчас она ждала лишь удобного момента, чтобы довести дело до конца. Отступить она не могла ни при каких обстоятельствах.
Прошло три минуты. Народу в лаборатории прибавилось. Появился мрачный Леонтьев с листком заявления в руке. Милиционеры, скрипя сердце, переминались, не смея нарушить всеобщую тишину. Ольга стояла рядом с мужем и держала его за руку. Спина Шувалова окаменела. Он боялся повернуться, опасаясь увидеть разочарованный взгляд Репиной. Только она находилась рядом с мальчиком.
Но все присутствующие смотрели на Шувалова. Он являлся символом успеха или провала. Люди ждали. Антон физически ощущал умоляющий взгляд убитого горем министра.
И тут неожиданно раздался громкий возглас:
— Вовка! — к стеклянной перегородке прилип Саша. — Он смотрит на меня! — Мальчик радостно подпрыгнул и помахал рукой. — Вовка!
Шувалов обернулся. На бледном лице мальчишки, лежащего в каталке, появилась робкая улыбка. Антон вопросительно посмотрел на Репину. Та ободряюще кивнула.
— Обошлось, — выдохнул Антон. — Он жив.
Гриценко на негнущихся ногах подошел к Шувалову, схватил обеими руками его ладонь и затряс ее с такой силой, как будто хотел оторвать.
— Спасибо… спасибо… Я могу войти?
— Только вы один. И ненадолго.
Ольга обняла Антона, вытянулась и шепнула на ухо:
— Я так боялась за тебя.
Антон невольно придержал ее за талию. Он чувствовал, как его пустое тело наполняется теплом и ароматом любимой женщины.
— Папа! Мама! — радостный Саша дергал родителей. — Вовка обещал сыграть со мной в шашки.
Антон с восторженным удивлением смотрел на сына.
— Когда вы собирались играть?
— Сразу после школы. Но, раз такое дело, я согласен на вечер.
— Саша не заикается, — шепнул Антон Ольге.
Та прильнула еще теснее и озабоченно спросила:
— Может, тебе не надо никуда уезжать?
Из бокса вернулся Гриценко.
— Он жив. Вова жив, жив, — твердил он, заметил Леонтьева и с благодарностью накинулся на него. — Спасибо, Юрий. Спасли. У тебя замечательные специалисты. Я всем тебе обязан. Не забуду…
Зардевшийся директор института смущенно рвал за спиной заявление. Министр обратился к врачу «скорой», таращившемуся сквозь стекло на ожившего мальчика.
— Теперь внука надо везти в больницу, да?
— Я уже ничего не понимаю, — развел руки врач. — Как они это сделали?
— Ни о чем не беспокойтесь, Владимир Матвеевич, — заверил Леонтьев. — У нас есть прекрасное клиническое отделение. Мы выходим Вову.