— Что?
— Не могу объяснить. Но пока ты думаешь о нас, мы свободны.
— Выходит, моя голова не должна вертеться волчком?
— Это был бы неплохой фокус. Ты это умеешь?
— Нет.
— На нет и суда нет.
— Но, знаете, я немного беспокоюсь: вдруг я якшаюсь с нечистой силой?..
Похоже, этого говорить не следовало. Ни мистеру Порокки — мистеру Порокки в полосатых брюках, черной бабочке, с неизменной свежей гвоздикой в петлице, — ни миссис Либерти, ни высокому бородачу Уильяму Банни-Листу, который стал бы Карлом Марксом, если бы сам Карл Маркс его не опередил.
— Боже мой, я надеюсь, ты не якшаешься с нечистой силой, — встревожился мистер Порокки. — Отцу Керни (1891–1949) это придется не по вкусу.
— Кто такой отец Керни?
— Он только что отплясывал с миссис Либерти. О господи. Заварили мы кашу, верно?
— Гоните его.
Джонни обернулся.
Один мертвец оставался на кладбище. Он стоял у самой ограды, вцепившись в ржавые прутья, как узник в тюремную решетку, и был очень похож на мистера Порокки, но в очках. Диво, что их стекла не плавились, — Джонни ни у кого еще не встречал столь жгучего взгляда. Сейчас этот взгляд жег его левое ухо.
— Кто это? — спросил он.
— Мистер Строгг, — ответил мистер Порокки, не оглядываясь.
— Ах да. Я ничего не нашел о нем в газетах.
— Ничего удивительного, — мистер Порокки понизил голос. — В те дни отнюдь не все предавали гласности.
— Уходи, мальчик. Не суй нос куда не следует, — вмешался мистер Строгг. — Ты рискуешь своей бессмертной душой. И их душами. Ступай прочь, скверный мальчишка.
Джонни впал в ступор. Он посмотрел на мостовую, на танцоров, на ученых, собравшихся вокруг телефонной будки. Чуть поодаль Стэнли Нетудэй в трусах до колен учил группу мертвецов постарше играть в футбол. На его бутсах виднелись крупные буквы «П» и «Л».
Мистер Порокки смотрел куда-то прямо перед собой.
— Гм… — начал Джонни.
— Тут я ничем не могу тебе помочь, — сказал мистер Порокки. — Кое с чем нужно справляться самому.
Должно быть, Джонни пошел домой. Он этого не помнил. Но проснулся в своей кровати.
Интересно, что покойники делают по воскресеньям, задумался Джонни. По воскресеньям Сплинбери преодолевал своего рода скуковой барьер и оказывался по другую сторону скуки.
Большинство сплинберийцев поступали традиционно: приодевшись, садились в машины и всей семьей отправлялись на окраину города, в Мекку обывателя — Цветоводческий мегасуперцентр. Там в изобилии были представлены растения в горшках, которые развозились по домам, с тем чтобы в течение недели до следующего посещения Центра пасть жертвой центрального отопления.
Пассаж по воскресеньям вымирал. Тусоваться было негде.
— В этом городе все равно, кем быть, мертвым или живым, — сказал Холодец. — Невелика разница.
— Никто вчера ночью не слушал радио? — спросил Джонни.
Оказалось, никто. У него отлегло от сердца.
— Вот вырасту, — сказал Холодец, — только меня здесь и видели. Гад буду. Знаете, что это за городишко? Место, откуда уезжают. Уезжают, а не живут.
— И куда же ты двинешь? — спросил Джонни.
— Мир такой огромный! — сказал Холодец. — Горы! Америка! Австралия! Тьма-тьмущая стран, городов, континентов!
— А позавчера ты говорил, что, скорей всего, устроишься на работу к своему дяде, в торговлю, — удивился Бигмак.
— Ну да… но… в общем, пока-а я созрею, чтобы уехать… успею и поторговать, — сказал Холодец.
— А я думал, ты собираешься стать большой шишкой по компьютерам, — заметил Ноу Йоу.
— Запросто. Раз плюнуть. Если захочу.
— Это значит, если случится чудо и ты сдашь математику и английский, — уточнил Бигмак.
— Просто у меня талантливые руки, — сказал Холодец.
— То есть ты просто тычешь в клавиши, пока что-нибудь не произойдет.
— Ну и что? Очень часто что-нибудь происходит.
— А я двину в армию, — мечтательно сказал Бигмак. — В ВДВ.
— Угу. Плоскостопие и астма тебе здорово помогут, — хмыкнул Холодец. — Так и вижу, как тебя сбрасывают с парашютом — сипеть на террористов!
— А я буду врачом и еще юристом, — сказал Ноу Йоу, желая сохранить мир.
— Это хорошо. Тогда тебя точно не засудят, если ты кому-нибудь оттяпаешь чё-нибудь не то, — обрадовался Бигмак.
На самом деле никто не обижался. Просто они так общались.
— А ты? — спросил Холодец. — Кем ты хочешь быть?
— Не знаю, — сказал Джонни.
— Ты ходил на той неделе на встречу с интересными людьми?
Джонни кивнул. На упомянутой встрече было не продохнуть от Блестящих Перспектив. Блестящие Перспективы на поприще розничной торговли и маркетинга. Блестящие Перспективы в сфере оптовой торговли. Блестящие Перспективы в рядах вооруженных сил (вряд ли для Бигмака, который, получив автомат, уронил его себе на ногу). Но Джонни не усмотрел никаких Блестящих Перспектив, в которых был бы хоть намек на какое-то будущее.
— Мне хочется стать кем-нибудь, — сознался он, — для кого еще не придумали названия.
— Да-а? — сказал Холодец. — Значит, если через пару лет изобретут турбоплюх и начнут искать турбоплюх-операторов, ты будешь в очереди первым?
Они шли по кладбищу. Приятели Джонни, ни слова не говоря, сгрудились теснее. Но мертвецов не было видно.
— Штука в том, что нельзя просто сидеть и ждать Блестящих Перспектив, — пробормотал Джонни.
— Эй, — вымученно-веселым голосом сказал Ноу Йоу, — моя мама интересуется, почему бы вам, ребята, не сходить сегодня вечерком в церковь?
— Отстань, — чуть погодя ответил Холодец. — Ты эту песню каждую неделю заводишь.
— Она говорит, вам бы это не повредило. Особенно Саймону.
— Саймону? — переспросил Холодец.
— Мне, — пояснил Бигмак.
— Она говорит, тобой надо заняться, — продолжал Ноу Йоу.
— А я не знал, что ты Саймон, — сказал Холодец.
Бигмак вздохнул. У него были: футболка с надписью «Сплинберийские скины», стрижка под ноль, тяжеленные (как бы десантные) ботинки, широченные подтяжки, а на костяшках пальцев намалеванные фломастером буквы «Т», «В», «О», «Ю» и «М», «А», «Т» (мягкий знак постоянно стирался) — но мама Ноу Йоу почему-то полагала, что больше всего ему нужна нормальная семья. Бигмак жил в страхе, что Базза и Сказз, сплинберийские скинхеды (всего, вместе с Бигмаком, их в городе насчитывалось трое), пронюхают об этом и конфискуют его подтяжки, знак принадлежности к избранным.