Мы понятливо кивали. Какая она была мудрая!
«Да, и пользуйтесь отдельным туалетом. Особенно пока не научитесь делать это бесшумно».
Тоже хороший совет. А главное привычный – ведь мы, балерины, всегда учились делать все бесшумно – прыгать с разбега по залу и приземляться без единого звука, вертеться на чертовых пуантах, не издав ни одного писка, доставать в растяжке ногой до уха, даже не вскрикнув.
К тринадцати годам я усовершенствовала эту методику, внесла в нее свои коррективы. Я ела всего один раз в день. Самые невкусные блюда, лишенные всякой питательной ценности, и весь остаток дня позволяла себе только кофе и диетическую колу. Если мне случалось поесть больше одного раза, я тут же мчалась в комнату для гостей и там в отдельном туалете избавлялась от съеденного.
Так продолжалось довольно долго, пока однажды вечером, увлекшись поистине мрачным бергмановским фильмом о некрофилии, я, сама того не заметив, опустошила целую коробку гадких сахарных бисквитов, после чего, как обычно, побежала тошнить. Я сидела, сотрясаясь в рвотных спазмах, на полу в ванной и думала о том, что больше не хочу жить. Или по крайней мере жить так– Я не могла больше выносить эту двадцатичетырехчасовую пытку, эти вечные мысли о том, что я буду есть, когда я буду есть, и самое страшное – можно ли это есть. (К тому времени я уже успела попробовать и слабительные средства. Результаты были катастрофически разрушительными.) Вот тогда-то я и решила, что отныне все съеденное будет оставаться при мне, каким бы вредом это мне ни грозило. Так открылась новая глава в истории моих отношений с диетой.
Выйдя замуж, я держала в секрете свои пищевые пристрастия. Впрочем, это было совсем нетрудно, если учесть, что муж каждый вечер уходил на спектакль, и очень скоро для меня стало нормой предаваться обжорству в его отсутствие.
Мы в Стратфорде. Муж получил здесь новую работу, а я сижу на новой растительной диете. Каждый божий день я заталкиваю в себя примерно двенадцать килограммов нарезанных, наструганных, протертых овощей и фруктов. У меня постоянно пучит живот, а во рту вечно пахнет капустой.
Правила просты. (Диета тоже имеет свои правила, как и любая игра, от которой она, в сущности, ничем не отличается.) Углеводы можно получать только с овощами и молочными продуктами, ни в коем случае не с протеинами – их допустимо употреблять только с овощами. А фрукты… Фрукты настолько опасны для любых сочетаний, что их нужно есть только отдельно, за несколько часов до еды или по прошествии нескольких часов после приема другой пищи. И вот в итоге у тебя на столе стейк с салатом, курица с салатом, рыба с салатом. Ни в коем случае не с сыром. Сыр – это вселенское зло, проделки лукавого. Моя диета позволяет употреблять в пищу только некий странный козий сыр, который продается лишь в одном магазине Ноттинг-Хилла и по вкусу напоминает клей из тюбика. А на обед опять салат. Салат с рисом, салат с орехами, салат с хлебом. Под хлебом, конечно же, подразумевается этот выхолощенный, зернистый, диетический продукт, далекий от представлений о настоящей выпечке и не имеющий ни вкуса, ни запаха. С виду он похож на кирпич, но, если вы вздумаете его резать, он тут же начнет крошиться. Ну и разумеется, ничего сладкого и жирного, и никакого кофеина.
В общем, для тех, кто написал эту книжку с рецептами, все казалось вполне просто. Как, наверное, и для семидесятилетней супружеской парочки с обложки – истерично смеясь, эти полные энергии жизнерадостные люди резво бегут марафонскую дистанцию. Уж они-то точно ведут жизнь без кофеина. А я на все эти кулинарные изыски не могу взглянуть без боли. Особенно хороши бобы. Бобово-капустный суп, приправленный чесноком. Им следовало предупредить читателя, чтобы он был готов к тому, что может разорваться на кусочки попросту лопнуть после такого супа. Оставив задремавшего мужа на диване в гостиной, я вынуждена запереться в своей комнате и поскорее открыть окно.
Моя диета предписывает как можно больше продуктов съедать в сыром виде, поэтому я целые дни напролет что-то жую, грызу и хрумкаю, но результат всегда один – ощущение набитого живота и голода одновременно. Я мечтаю о гамбургерах, чипсах и домашней мясной запеканке. Я просыпаюсь, вцепившись руками в подушку. Наблюдать, как едят другие, стало для меня чем-то вроде эротического зрелища. Прилипнув к витрине «Макдоналдса», я подглядываю за людьми, готовая убить кого угодно за порцию «хэппи мил».
Предполагается, что подобный подход к питанию принесет пользу. Я должна наполниться жизнью и энергией, а мое холеное лицо – сиять от счастья. Однако все выглядит совершенно иначе – я представляю собой вечно злую и раздраженную бочку, набитую перемолотыми овощами. К тому же у меня постоянно болит живот, и муж ведет меня к врачу.
– Чем вы питаетесь? – спрашивает доктор, осмотрев меня.
– Ну… сегодня, например, я ела мюсли с рисовым молоком, капусту брокколи с вареной курятиной, немного сырой морковки, ржаной хлебец с соевой пастой, диетический малиновый джем…
Жестом руки доктор останавливает меня – он уже давным-давно опоздал на свой гольф.
– Боже! – Его взгляд полон ужаса. – Тогда неудивительно, почему вы даже стоять не можете ровно! Кушать нужно нормальную еду – картофель, сосиски-колбаски…
– Но… как же… – Я не верю своим ушам. Неужели он не хочет бегать марафонскую дистанцию, когда ему будет семьдесят?
Судя по всему, не хочет.
На момент переезда к Колину я так притерпелась к вечным диетам, что об отказе от них даже не помышляла. Другое дело, что здесь невозможно было заниматься этим тайком. У нас была общая кухня, мы часто ели вместе, и пока Колин посмеивался над моими дурацкими рецептами, время от времени насильно заставляя меня съесть карри из курятины или порцию пудинга, Риа изучала мои пищевые пристрастия молча, тихонько подмечая все, о чем, на мой взгляд, ей лучше было бы забыть.
И вот однажды ночью она застает меня на кухне.
На часах половина третьего, я сижу в пижаме, набив рот печеньем. Это ее печенье, ей подарили его на Рождество несколько месяцев назад, но, поскольку Риа не сластена, оно так и залежалось на полке над раковиной. Обычно я не прикасаюсь к ее продуктам без разрешения, но сегодня я проснулась среди ночи от голода и вдруг вспомнила, что у меня нет ничего съестного. Я нарочно ничего не купила – боялась, что съем все за один присест. Теперь мне противно и стыдно за то, что я украла печенье. Сама я обхожу такое в магазине стороной, но сейчас сижу, притаившись, в темноте и торопливо запихиваю его в рот, когда в кухню входит Риа и включает свет.
Я растерянно и тупо моргаю, словно дикая зверушка, застигнутая за рытьем помоев в городском баке. Я вообще не люблю есть у кого-то на виду, а уж подобные ночные набеги и подавно хотела бы сохранить в тайне.
– Что ты делаешь?
Я торопливо поднимаюсь с пола и пытаюсь улыбнуться.
– Прости, Риа. Мне правда очень неловко.
– Нет, что ты делаешь? – снова спрашивает она.