Он вручил нам меню и ушел встречать новых посетителей, а мы со сладострастной дрожью пытались сделать выбор между барашком, фаршированным травами, daube, [52] телятиной с трюфелями и загадочным блюдом под названием fantaisie du chef.

Старик опять подошел к нам, присел, выслушал заказ и кивнул:

— Как всегда. Мужчины обычно выбирают fantaisie.

Я попросил подать маленькую бутылку белого вина к первому блюду и такую же красного — ко второму.

— Нет, — решительно возразил старик, — так не пойдет.

Он сообщил нам, что пить надо красное Кот-дю-Рон из Визана. Хорошее вино и хороших женщин делают в Визане, пояснил он, а потом поднялся и принес бутылку, добытую из огромного старинного буфета.

— Вот что вы будете пить.

Позже мы заметили, что и на других столиках стояло именно это вино.

Старик поднялся и неторопливо удалился на кухню. Наверное, это был самый старый метрдотель в мире, а сейчас он передавал наш заказ самому старому работающему шеф-повару. Кажется, из кухни доносился и чей-то третий голос, но другого официанта в зале не было, и мы не могли понять, как два человека, которым на двоих исполнилось сто шестьдесят лет, справлялись с такой непростой работой. А тем не менее народу в ресторане все прибывало, и никаких перебоев в обслуживании не случалось. Неторопливо и с достоинством старик делал свое дело, кругами обходил зал и иногда присаживался за столики, чтобы поболтать с клиентами. Когда очередное блюдо было готово, мадам звонила в колокольчик, а ее муж шевелил бровями, притворяясь, что сердится. Если старик не спешил, колокольчик звонил все более и более настойчиво, и тогда он отправлялся на кухню, ворча себе под нос: «j'arrive, j'arrive». [53]

Еда оправдала все наши ожидания и посулы Го-Мийо, а старик оказался прав насчет вина. Оно нам очень понравилось, и к тому времени, когда на стол поставили тарелку с маленькими кругляшками козьего сыра, замаринованного в травах и оливковом масле, мы уже допили бутылку. Я заказал еще одну, маленькую, и официант взглянул на меня неодобрительно:

— А кто поведет машину?

— Моя жена.

Старик опять направился к буфету.

— У нас нет маленьких бутылок, — сказал он, ставя вино на стол. — Можете выпить вот досюда. — И пальцем провел посреди бутылки воображаемую линию.

Кухонный колокольчик перестал звонить, и сама мадам, улыбающаяся и раскрасневшаяся от жара плиты, вышла в зал и спросила у нас, хорошо ли мы поели. На вид ей нельзя было дать больше шестидесяти. Они стояли рядышком, и рука мужа лежала у нее на плече, а она рассказывала нам, что та мебель, что стоит сейчас в зале, это ее приданое. Они любили друг друга и любили свою работу, а мы, выходя из ресторана, думали, что, возможно, старость — это не так уж и страшно.

Штукатур Рамон лежал на спине на неустойчивой платформе под самым потолком. Я протянул ему бутылку пива, и он перевернулся на бок, чтобы удобнее было пить. Лично мне казалось, что в такой позе невозможно ни пить, ни работать, но он уверял, что привык.

— Да и все равно, нельзя же стоять на полу и кидать штукатурку на потолок, — объяснил он. — Тот парень, что расписывал Сикстинскую капеллу — ну, знаете, этот итальянец, — он, наверное, пролежал на спине не одну неделю.

Рамон допил пиво (пятую бутылку за день), отдал мне пустую тару, вежливо рыгнул и вернулся к своим трудам. Он работал неторопливо и ритмично: мастерком намазывал штукатурку на потолок, а потом кистью руки выравнивал ее. Он утверждал, что, когда закончит, потолок будет выглядеть так, словно ему по крайней мере сотня лет. Рамон не верил в валики, распылители и вообще в любые инструменты, кроме мастерка, собственных рук и собственного верного глаза. Как-то вечером, когда он ушел, я проверил все оштукатуренные им поверхности при помощи спиртового уровня. Они оказались безупречными, но при первом же взгляде на них делалось ясно, что это не дешевая штамповка, а ручная работа. Рамон был настоящим художником, и я не жалел потраченного на него пива.

Ветер, задувающий в дыру в стене, вдруг показался мне теплым, и в тот же момент я услышал, как снаружи что-то капает. Я вышел на улицу и обнаружил, что там поменялось время года. Из каменного стола сочилась влага. Наступила весна.

МАРТ

Миндальное дерево осторожно зацветало. Дни стали длинными, а закаты — розовыми и изумительно красивыми. Охотничий сезон закончился: собаки и ружья получили шестимесячный отпуск. На виноградниках кипела жизнь: дисциплинированные фермеры наводили в них порядок, а их более ленивые коллеги поспешно заканчивали обрезку, которую полагалось сделать еще в ноябре. Все жители Прованса стали вдруг непривычно суетливыми, как будто им вкололи порцию какого-то стимулятора.

Облик рынков совершенно изменился. На прилавках, где раньше лежали рыболовные снасти, патронташи, резиновые сапоги и металлические метелки для чистки каминных труб, теперь появился фермерский инвентарь довольно зловещего вида: мачете и культиваторы, косы, мотыги с острыми, изогнутыми зубьями и пульверизаторы, из которых польется смертельный дождь на любой сорняк или насекомое, настолько храброе или глупое, чтобы угрожать виноградникам. А еще везде продавались цветы, рассада и первые весенние овощи, совсем маленькие. Столики и стулья выбрались из кафе на улицу и захватили тротуары. Люди двигались быстро и целеустремленно. Пара оптимистов уже выбирала открытые сандалии в большой корзине, выставленной у входа в обувной магазин.

Словно протестуя против всего этого взрыва активности, работа в нашем доме совершенно замерла. Повинуясь какому-то первобытному весеннему зову, наши строители забрали свои инструменты и ушли, оставив нам вместо себя несколько мешков сухой штукатурки и кучу песка — залог того, что в один прекрасный день они вернутся и закончат то, что и так уже почти закончили. Неожиданное исчезновение строителей — феномен, хорошо известный по всему миру, но в Провансе он имеет свои нюансы и четкий сезонный график.

Три раза в году: на Пасху, в августе и на Рождество — владельцы дач сбегают из своих парижей, цюрихов, дюссельдорфов и лондонов ради того, чтобы несколько дней или недель пожить простой сельской жизнью. И каждый раз, перед тем как приехать, они неизбежно вспоминают, что им не хватает чего-то очень важного: нескольких мраморных биде, прожектора над бассейном, новой плитки на террасе, новой крыши на домике для слуг. Как, скажите на милость, можно наслаждаться простой сельской жизнью безо всех этих важных мелочей? В панике они звонят местным мастерам и строителям. Сделайте все это — непременно сделайте! — до нашего приезда. Само собой разумеется, что такая срочная работа будет хорошо оплачена. Скорость имеет значение, деньги — нет.