— Кому… сказано… отвали!.. Нечего… тут… — пропыхтел Бигмак. Они бежали к далеким огням.
— Похоже, разбились.
— Шустрый хорошо водит!
— В смысле — хорошо умеет давить на газ?
Впереди, у светофора, собралась небольшая толпа. Бегущих ребят обогнала вторая «скорая». Она резко затормозила, толпа расступилась, и Джонни мельком увидел… нет, не машину — скорее то, что может остаться от машины, попытайся она протаранить бетономешалку. Причем именно бетономешалку, тут сомнений быть не могло — она лежала на боку на тротуаре, и ее груз стремительно превращался в самый большой в мире кирпич.
Издалека приближалась пожарная сирена.
Джонни схватил Бигмака за рукав и потащил в сторону.
— Не ходи туда.
Бигмак вырвался. Полицейским наконец удалось открыть смятую дверцу.
Бигмак оцепенел.
Потом он круто развернулся, кинулся к невысокой каменной ограде сквера, и его вырвало.
Джонни подошел. Бигмака трясло от холода и ужаса.
— Я же мог там сидеть, блин горелый, слышишь…
Бигмака опять стошнило, прямо на футболочного Шварценеггера. Джонни снял куртку и накинул приятелю на трясущиеся плечи.
— …пристали как банный лист, а я ведь предупреждал, я…
— Ну да. Да, — проговорил Джонни, оглядываясь. — Знаешь что, посиди тут… вон будка… ты посиди тут, ладно? Просто посиди…
— Не уходи!
— Что? А. Ага. Ну да. Тогда пошли…
Щелк!
— Здравствуйте, с вами говорит…
— Ноу Йоу, это Джонни.
— Да?
— Твоя мама сейчас на работе?
— Нет, у нее эту неделю дневные дежурства. А что?
— Попроси ее подъехать на Уизеридж-роуд, ладно?
— Да в чем дело? У тебя такой голос, словно…
— Слушай, заткнись! Пусть приедет. Пожалуйста! Тут Бигмак!
— А что с ним?
— Ноу Йоу! Это важно! Правда важно!
— Ты что, не знаешь, как она заводится, когда я…
— Ноу-Йоу-у-у!!!
— Ну ладно. Эй, а это что, сирена?
— Мы в телефонной будке. И пусть прихватит плед или одеяло. И давайте скорее, тут жутко воняет.
— Это была сирена?
— Да.
Он повесил трубку.
Бигмака больше не рвало. Нечем было. Он просто трясся, привалившись к двери телефонной будки.
— Сейчас она приедет, — как можно бодрее сказал Джонни. — Она медсестра. Она сечет.
Тем временем «скорая помощь» отъехала. Пожарные окружили останки машины и принялись высвобождать мотор.
Бигмак тупо наблюдал за происходящим.
— Небось обошлось, — соврал Джонни. — С ума сойти, как некоторым удается…
— Джонни.
— Что?
— Ничего не обошлось. Не могло обойтись. Там везде кровь…
— Ну…
— Брат узнает — убьет. Он сказал, если из-за меня еще раз припрутся легавые, он вышвырнет меня из окна. Если он узнает, он меня убьет.
— Не убьет. Ты ничего не сделал. Мы просто гуляли, и тебя стошнило. И все.
— Он меня убьет!
— За что? Кроме меня, никто ничего не знает, а я ничего не знаю. Честно.
Домой Джонни добрался в девятом часу. Куртку он скинул в кладовке, собираясь при случае незаметно протащить ее в дом и отчистить. А родителям, чтобы избежать расспросов, сказал правду — был у Ноу Йоу (действительно был). Дружбу с Ноу Йоу предки одобряли по соображениям расовой терпимости. Возражать против визитов Джонни к Ноу Йоу значило бы возражать против самого Ноу Йоу. Ноу Йоу был до чертиков удобен.
Так-то так, но Джонни не ужинал. Миссис Ноу Йоу напоила его горячим шоколадом, но поесть он отказался (еще подумают, что дома его не кормят!). А Бигмака — бритоголового Бигмака! — мама Ноу Йоу уложила спать.
Джонни разогрел себе в микроволновой печи нечто под названием «Настоящая заливная лазанья по-креольски». Если верить надписи на упаковке, четыре порции. Да — для гномов.
Когда он поднимался с лазаньей к себе наверх, позвонил Холодец.
— Мне только что звонил Ноу Йоу.
— Угу.
— А чего они не отвезли Бигмака в больницу?
— Кто?
Холодец замолчал, на минуту задумался, и у него вырвалось:
— Блин.
— Угу.
— Теперь начнутся расспросики-вопросики… А Бигмаку и без того несладко — брат его этот, и вообще…
— Угу.
— Ну и дела, блин.
— Ладно, Холодец, я пошел. Надо пожрать, пока все не засохло.
Он положил телефон на поднос и посмотрел на него. Надо было сделать еще что-то. Что? Что-то.
Лазанья выглядела вполне всамделишной. Как будто ее уже кто-то ел.
Капитан подняла взгляд.
Перед ней стоял почти весь экипаж. Все были заметно смущены — кроме Канонира. Тот чуть не лопался от самодовольства.
— Да? — сказала Капитан.
К ее удивлению, заговорил не Канонир. Заговорила Штурман, невысокая спокойная скрр-иии, страдающая ранним выпадением чешуи.
— Гм…
— Да? — повторила Капитан.
— Гм… Нам… это значит, всем нам… — выдавила готовая провалиться сквозь землю Штурман, — кажется, что… э-э… нынешний курс выбран… э-э… не лучшим образом. При всем нашем к вам уважении, — добавила она.
— В каком смысле? — спросила Капитан. Она видела через голову маленькой скрр-иии ухмылку Канонира. Ухмыляются скрр-иии бесподобно — их пасти просто созданы для этого.
— Нас… э-э… наш флот… по-прежнему атакуют. И последняя атака обошлась нам чрезвычайно дорого.
— Избранный остановил ее ценой собственной жизни, — напомнила Капитан.
— Гм. Он вернется, — сказала Штурман. — А два десятка наших товарищей — нет.
Капитан смотрела не на нее. Она сверлила взглядом Канонира: его ухмылка стала такой широкой, что без труда вместила бы полный набор бильярдных шаров и, пожалуй, кий в придачу.
Он их накрутил, мелькнуло у Капитана в голове, он. Все взвинчены, никто не способен рассуждать трезво, а он подзуживает. Надо было его пристрелить! Экипаж осудил бы меня, но это я бы как-нибудь пережила.
— Что вы предлагаете? — поинтересовалась она.
— Гм… нам — имеется в виду, всему экипажу, — промямлила маленькая скрр-иии, умоляюще косясь на Канонира, — кажется, что следует развернуться и…