Они лежали на сене в одном из заброшенных сараев неподалеку от самого края села — люди здесь бывали только в пору сенокоса, — а потому оба чувствовали себя в полной безопасности. Абсолютно обнаженные, их тела белели светлым пятном на желтом фоне пахучего сена. Настойчивые утренние лучи пробивались сквозь узкие щели, заставляя их щурить глаза. Сплетенные, словно одно целое, они говорили неслышно, тихим шепотом, каждый раз касаясь друг друга губами. Почти три часа, прошедшие с того времени, как Алена оказалась здесь, пролетели словно минута. Сомкнув веки и снова тихонько поцеловав Максима в грудь, она подтянула ноги, свернулась клубком и приготовилась слушать.
— Давным-давно, далеко-далеко отсюда — в стране, где совсем нет гор и моря… Послушай, Алена, ведь это и в самом деле удивительно и странно — то, что мы с тобой встретились? Ведь мы родились за тысячу километров друг от друга…
— Правда, Максим. Но, наверное, это должно было случиться. — Она снова улыбнулась и, слегка коснувшись губами его щеки, еще крепче прижалась к нему. Она и сама в последнее время часто об этом думала — надо же было такому случиться, что они встретили друг друга!
Максим родился в другом конце России, в провинциальном городе, и, конечно же, понятия не имел о том, что когда-то судьба занесет его в самые отдаленные горные уголки Ставрополья, на границу России и Дагестана. Просто с самого раннего детства он увлекался историей. Еще не пошел в школу, а уже знал почти все об истории Древнего Египта, о мумиях, пещерах и пирамидах, в которых бродили ожившие фараоны; знал едва ли не наизусть все мифы Древней Греции, мог с точностью воспроизвести на бумаге расположение войск Наполеона во время войны двенадцатого года. В его семье никто с историей связан не был — обычная семья, мать работала воспитательницей в детском саду, отец — инженером на заводе. Отец Максима рано умер — сыну едва исполнилось четыре года, когда папа «уехал в командировку». Сердце — как потом, гораздо позже, узнал ошеломленный не столько чувством потери, сколько самим фактом обмана Максим. Ему казалось, что мать должна была, просто обязана объяснить, что папа больше никогда не вернется. Он ждал отца больше двух лет, ни на один день не забывая его черных лучистых глаз и тихого теплого смеха. А мать втайне надеялась, что сын забудет, плакала ночами в подушку и говорила, что у нее просто очень сильно болит голова, когда маленький Максим внезапно появлялся в ее опустевшей спальне посреди ночи.
— Ничего, мама, вот папа вернется, и голова у тебя болеть не будет. Правда не будет.
Мать обнимала сына, из последних сил сдерживая стон, в сотый раз проклиная себя за то, что заставила его надеяться. В одну из таких ночей она и не выдержала, обрушив на шестилетнего сына правду, больше не скрывая ничего, — и сама поразилась той перемене, которая с ним произошла. С того дня он будто повзрослел на десять лет — внешне не изменился, но глаза стали такими не по-детски серьезными, что порой ей становилось страшно. Она долго не могла простить себе этого обмана, успокаиваясь тем, что хотела как лучше, что то была ложь во спасение. Но сын после удара достаточно быстро пришел в себя. Несколько дней Максим ходил замкнутый, неразговорчивый, вечно о чем-то думал и ни разу не заплакал. А потом, видимо, что-то решив для себя, постепенно стал прежним, почти таким же, как и раньше, и только грусть в черных глазах долго не проходила, не уступала отвоеванное место детской радости — очень долго. Но и это прошло. Со временем Максим привык к тому, что он в доме единственный мужчина, пытался как мог показать себя хозяином, взять на себя какие-то заботы, но мать даже смотреть без слез не могла на то, как он, бывало, пытается починить кран или заменить перегоревшую лампочку на кухне. После смерти мужа она сделала сына единственным смыслом своей жизни, по-прежнему ограждая от малейших тревог и волнений, так и не сумев простить себе той травмы, которую нанесла ему обманом. Максим учился неровно, получал то пятерки, то единицы, но все это продолжалось только до тех пор, пока у него не начались уроки истории. С этого дня посыпались стабильные тройки по всем предметам, кроме Ее Величества, как называл историю сам Максим. В библиотеке он просиживал часами, а ночью мать часто заставала его в постели с фонариком в руках, которым он освещал все те же книжки про египетских фараонов. Ему было абсолютно наплевать на то, что он понятия не имеет ни об одном из законов физики и с превеликим трудом может назвать хотя бы две геометрических теоремы, не говоря уже о том, чтобы попытаться доказать хоть одну из них. Но со временем все изменилось. Мать долго не могла понять, почему сын внезапно стал так серьезно относиться к урокам. Постепенно выровнялись оценки по литературе, перестала хромать математика и иностранный. Ее поражала эта перемена, а главное, удивляло то, что сын, которого она так страстно опекает, строит свою жизнь абсолютно вне всякой зависимости от воли матери. Чего только она не делала, как только она не наставляла его, чтобы он наконец взялся за учебу, — все было бесполезно! И вот теперь вдруг, совершенно внезапно, когда она уже махнула на все рукой, он сам начал учиться.
— Максим, — как-то спросила она двенадцатилетнего сына, — почему это ты вдруг начал учиться?
Вопрос был нелепым, а ответ ее просто поразил:
— Если я не буду хорошо учиться, то не смогу поступить в институт и заниматься тем, что люблю. Ведь для того, чтобы поступить в институт, надо хорошо учиться?
Она не ответила, только отошла к окну, закрыв лицо руками, пряча невольно выступившие на глазах слезы, поражаясь тому, насколько по-взрослому серьезным был его ответ. Она снова вспомнила мужа, точной копией которого был ее сын — не только внешностью, но и характером, — вздохнула и наконец успокоилась, поняв, что начиная с этого момента она может больше не тревожиться за своего единственного сына. Что он повзрослел — совершенно внезапно, забыв предупредить мать о том, что больше не желает оставаться ребенком.
Окончив школу, Максим совершенно твердо знал, что ему делать дальше. Он поступил в местный университет на отделение археологии — легко, без проблем, несмотря на скромный, но все-таки конкурс. А спустя шесть лет, будучи уже аспирантом, приехал в составе исследовательской экспедиции в далекое горное селение, на месте которого когда-то, тысячи лет тому назад, стоял древний город.
Старый заброшенный сарай был не единственным местом их встреч. Первые несколько дней они, не в силах утолить жажду, не могли и думать ни о чем другом, кроме того, чтобы поскорее наступил момент, когда их тела снова станут единым целым. Порой Алена поражалась самой себе, своему самообладанию и даже некоторому безразличию, возникающему у нее при мысли о том, что кто-то узнает о ее встречах с Максимом. Ей даже некогда было об этом думать, потому что каждая минута жизни теперь была заполнена только мыслями о новой встрече. Она как будто второй раз родилась на свет и чувствовала это, а потому все остальное было для нее не важно. По ночам она практически не спала — на ее счастье, в доме все уже давно привыкли к тому, что она каждое утро уходила в горы, и ни у кого не возникало мысли о том, что ее утренние прогулки теперь стали начинаться на час, а то и на два часа раньше, а заканчиваться гораздо позже, чем обычно. До нее вообще никому не было дела, в доме все уже давно привыкли к тому, что невестка «странненькая». Проверять ее маршрут никто не собирался, а то, что глаза у нее с некоторых пор стали блестеть каким-то особенным блеском, никто и не заметил. Ее рассеянность была для всех привычной, все уже давно с ней смирились. Каждый в доме жил своими проблемами — Алла Васильевна и Марина были постоянно заняты хлопотами по дому, муж вообще уже давно жил своей собственной жизнью.