– Я же сказал, что это на его усмотрение.
– Вы очень жестокий человек.
– Что делать... У каждого своя работа.
Новак несколько секунд пристально смотрел на Шееля.
– Я на девяносто девять процентов уверен, что с нами вы поступите так же.
А вообще, Шеель, вы даже не представляете, во что вы впутались. Вас будут искать и найдут.
– Перестаньте, Новак. Кому, как не вам, знать, что меня не найдут. Есть немало стран, где меня охотно примут именно как Ларса Шееля, командира «Красного спасения». Я могу перечислить вам эти страны: Куба, Китай, Иордания, Северная Корея... Но я еще сто раз подумаю, прежде чем определиться окончательно. А вам, Новак, дам тонкий намек: Антильские острова. Герр Кроужек невольно отправляет меня на пенсию, обеспечивая мне беззаботную старость. В отличие от него я не страдаю морской болезнью и буду тихо грустить о горах на борту своей яхты... А как ваша рука, Новак, не очень болит? Я просил Алину ненадолго вывести вас из строя, но чтобы в дальнейшем вы смогли в нем остаться.
– Простреленная рука не может не болеть. Ваш снайпер хорошо стреляет.
– Снайпер не может плохо стрелять, – моментально отреагировал Шеель. – На то он и снайпер. Алину я знаю давно, она служила в немецком спецотряде егерей. Знаете, что это такое?
– Знаю. Отряд, специализирующийся в горах.
– Именно. Но Алина – настоящая немка, она сама предложила свои услуги одной из наших армий. Потом... Впрочем, не будем говорить на эту тему. Это – личное. А вас, Новак, и вашего шефа предупреждаю: малейший намек даже в интонации во время радиосеансов – и вы навсегда останетесь в горах. За себя я не беспокоюсь, я только потеряю деньги, и все. А уйти живым отсюда – для меня не проблема. Я уйду если не здесь, то в другом месте пограничного хребта.
– Хорошо, – после паузы сказал Новак. – Но вы не можете не пойти на уступки. Я как бы подписываюсь под вашими обязательствами, в которых вы гарантируете вице-премьеру Чехии Мирославу Кроужеку неприкосновенность до выплаты им энной суммы и далее. А вы сейчас же освобождаете граждан Чехии из-под стражи. Я понимаю: это трудный пункт соглашения – вы оставляете за спиной семь человек. Но без него не будет продолжения. Но есть вариант разрешения этой проблемы. Вы забираете у альпинистов средства связи, теплую одежду и обувь, но оставляете палатки, где они смогут продержаться четыре-пять дней до появления здесь поисково-спасательной бригады. Ведь тот же самый вариант у вас был для русских. К чему вам лишние жертвы, Шеель, неужели вам мало крови? Посмотрите, четверо моих парней уже никогда не встанут.
– Пятеро, – спокойно уточнил капитан. – Еще ваш офицер связи. Хорошо, Новак, я принимаю ваши условия.
– Договорились. А теперь я хочу услышать конкретные цифры. Чтобы потом вы не выслушивали оправдания моего шефа.
Мирославу Кроужеку казалось, что о нем забыли. Он, открыв рот, чувствовал себя в партере театра, где перед ним шел хорошо заученный диалог двух артистов: никто из двоих ни разу не сбился, не почесал за ухом, не глянул исподтишка на будку суфлера. Либо перед ним действительно стояли два высококлассных профессионала с железными нервами и такой же выдержкой, либо...
После недолгого раздумья он обратился к Новаку:
– Ларс запросил слишком большую сумму, у меня такой нет. Большая часть денег в обороте, в производстве. Я согласен на... сто. Этого будет достаточно?
Шеель, прикидывая, прикрыл один глаз.
– Да, – наконец сказал капитан. – Это – минимум, что мы хотели заработать. А теперь – бытовые проблемы. Сейчас мы плотно завтракаем, стреножим альпинистов и отправляемся в путь.
Новак насторожился.
– А ваш человек, который сейчас с русскими? Кстати, они далеко?
– Не близко. Большой толпой приближаться к вашему лагерю было бы рискованно. Поэтому Йохан и русские в укрытии и вне досягаемости ваших биноклей.
– Вы что, не будете их ждать?
– Они налегке и догонят нас.
– Та-ак. – Новак, не мигая, уставился на Шееля. – Кажется, я понимаю, почему вы так быстро согласились на мое предложение. Вы действительно все просчитываете моментально. Ваш человек пройдет мимо лагеря и перестреляет безоружных альпинистов.
– Он не сделает этого. Потому что привык подчиняться приказам. А на уничтожение чешских альпинистов у него приказа нет.
– А откуда мне знать об этом? Вот что, Шеель, связывайтесь с вашим бандитом и отдайте соответствующее распоряжение.
– Не стоит его отвлекать. Сейчас он торопится.
–У вас есть что-то святое в жизни, Шеель?
– Безусловно.
– Прозвучит довольно глупо, но поклянитесь этим святым, что чешские альпинисты останутся живы.
– Действительно глупо. Но я клянусь.
Новак сморщился.
– Шеель, давайте все-таки дождемся вашего человека.
– Бессмысленно меня уговаривать. Мы потеряем около шести часов. А время – деньги. Все, герр Новак, переговоры закончены.
Чешские альпинисты сидели на ткани расстеленной на снегу палатки и бросали тревожные взгляды на человека, быстро приближающегося к их лагерю.
Первым заметил его Богумил Слончик. Он обратил на него внимание Миклошко, но тот только равнодушно повел в ту сторону головой. Пресс-секретарю казалось, что несколько часов назад он пережил клиническую смерть. Потом он вернулся к жизни, но ненадолго. «Я думаю, все будет хорошо», – сказал ему на прощанье Мирослав. Миклошко видел испуганные глаза старого друга и слезливый блеск в них. Он понимал товарища – еще неизвестно, как бы он сам выглядел на его месте.
Возле одной из палаток сейчас высилась черная куча обгоревшей обуви и одежды. Террористы раздели даже мертвых охранников.
«Звери!» – скрипел зубами Слончик.
Вот еще один приближался к лагерю. Молодой альпинист уже ясно различал на его загорелом лице недельную щетину, волевой подбородок ритмично двигался, пережевывая жвачку. А Слончик еще когда предлагал: нужно обмотать ноги какой-нибудь одеждой и уходить к скалам. Миклошко, которого охватила полнейшая апатия, только махал рукой: «Не успеем. Да еще наследим. Какая разница – там или здесь?»
И вот прошло около пяти часов, как ушли немцы, прихватив с собой Яна Новака и вице-премьера.
Террорист шел твердой походкой, глаза скрывали темные очки; на груди – бинокль, сбоку болтался автомат. Он уже почти поравнялся с лагерем.
«Ну, сука, стреляй!» – Слончик жег его черными глазами.
Но тот только слегка повел головой в сторону лагеря.
Миклошко горько усмехнулся, вспоминая о том, что Шеель, уходя, говорил: