Он оставил Адама со своей ложью и поспешил на помощь Кате. Она села на рифленый пол, с наслаждением вытянув ноги. Прошептала:
– Кажется, я знаю, о чем мечтала всю жизнь.
– Мечта сбылась? – спросил Марк, массируя ей ноги. Он выгонял из нее и страхи, и волнения. Он умел это делать как никто другой. Кто додумался бы до массажа? А кто додумался бы посмотреть снизу вверх, поверх легкомысленных, ненужных, дурацких очков?
– О да-а… – протянула она. – Словно заново родилась и вытолкнула свое первое «уа». Если бы ящик был двухместный – желательно тандемный вариант, и если бы сзади был ты…
– Мечтать не вредно.
– Кайфолом, – улыбнулась она, вставая на ноги.
Грузовой салон «Ан-12» был похож на летающую палату для буйнопомешанных. Больше всего об этом говорил стеганый потолок. А конвейер, берущий начало ниоткуда и уходящий в никуда, пел нескончаемую песню о вечности. По сути дела, из такой комнаты скорби бегут, а Марковцев с командой пусть на время, но заточили себя в этой аэропсихушке.
Грузовая кабина была прилично освещена. Можно было отчетливо рассмотреть окраску потолка, стен, и цвета радовали не глаз, но души тех, кто выбирался из металлических гробов, – их встречал рассвет, а не сумерки, где все предметы лишены красок.
Вот из контейнера вылез Хусейн и, стуча зубами от холода, зубами же и выдал:
– Корабль… дураков. Чокнутая команда… Не верю, что я повелся на его дурацкое предложение.
Казалось, Марковцев не слышал никого и ничего, он сам выглядел так, будто в аду, где он провел пару тысяч лет, внезапно похолодало. Но он впитал в себя и слова, и облики компаньонов, с которыми он перенесся поближе к богу.
Свет – призрачный, просачивающийся словно через небесный полог, за которым пылало послеполуденное солнце, – на каждую голову пролил бальзам. Ведь каждый, находясь в изолированном от света и воздуха отсеке, представлял себе кромешную тьму.
В голове Марковцева пронеслись обрывки его мрачной пылкости, с которой он убеждал товарищей:
«Нам нечего опасаться курьеров. Что им делать в разряженном и холодном отсеке самолета? У кого из них возникнет мысль об ограблении на высоте десять тысяч километров над землей? Нет, если они и выйдут из своей кабины, то ненадолго, и вероятность встречи с ними ничтожна, и говорить о ней не стоит. Я сказал – не стоит, и давайте поставим на этом точку. Кто еще ничего не понял, пусть представит себя на заполярной станции. Кто выйдет охранять деньги, которые лежат в сейфе внутри станции, наружу? Вопрос закрыт».
Обстановка в кабине самолета была далека от той, что рисовал себе Марковцев. Тогда ему казалось, что картинка складывается как надо. Он не был обеспокоен, однако, явись перед ним вооруженный курьер, не удивился бы. Может быть, дурашливо поприветствовал бы его на американо-немецкий лад: «Хай!»
Ну хватит, осадил он себя. Его ноги тоже слушались с трудом, но он не подавал виду. Требовалось время, чтобы кровообращение в конечностях восстановилось.
Отчетливо раздался голос Хусейна:
– Ноги отсидел… Мне плохо, Марк. – И вдруг, сжав кулак, горячим шепотом выговорил: – Получилось!
Марковцев пожал плечами, принимая похвалу.
– Мы только стартовали.
– Финишируем, Марк, не сомневайся, – подал голос Адам. – Я посажу эту птичку, если понадобится, и на травяной аэродром. А уж покружить над местом выброски – тьфу. – И горячий азербайджанец сплюнул себе под ноги.
Марковцев открыл контейнер с оборудованием и передал подоспевшему Адаму генератор радиоволн. Поторопил Хусейна, который остановился рядом с Катей. Бортмеханик один за другим взял из рук Марка пистолеты-пулеметы, один повесил себе на шею, два других передал Адаму и Кате. Вздрогнул от неожиданности, когда увидел Марка в маске. Черт, он и забыл, что и одежда на всех одинаковая.
Прошла минута, и команда была полностью экипирована. Марк, скрывший лицо под маской Брежнева, бросил критичный взгляд на Катю. Она была самой малорослой в команде, и облик еще недавно действующего президента ей подходил больше всего. Марковцев подал знак Хуциеву-Горбачеву, и тот включил питание на генераторе шума. С ярким светом диодов на панели управления самолет потерял всякую связь с землей. Марковцев потянулся было к дверной ручке, как вдруг дверь стала открываться…
У Тувинца был «Вепрь-308» с 52-сантиметровым стволом. Обычно он использовал патроны, изготовленные на станкостроительном заводе в Барнауле, с оболочечными пулями, которые он дорабатывал самостоятельно: спиливал носик и сверлил дырку. Фактически получал разрывные. Он снова и снова возвращался на два дня назад, когда стрелял с двенадцати метров… Человеку разорвало грудную клетку и оторвало руку. Но он был еще жив, когда Тувинец подошел к нему, продолжая держать на прицеле. Капитан милиции был похож на персонаж из фильма ужасов, из которого, выламывая грудную клетку, выбрался паразит. Он был похож на пациента, над которым устали бороться за операционным столом хирурги-кардиологи. Вскрыв ему грудную клетку, они единодушно пришли к выводу: не жилец. И велели санитарам увезти его. Те выбросили его на помойку таким, каким и забрали из операционной: с развороченной грудной клеткой, внутри которой клокотало в кровавой пене сердце, как дренажный насос.
Тувинец несколько секунд смотрел на жертву и вспоминал другую. С меньшего расстояния он накануне подстрелил козла. Рана была такая же страшная, нога валялась в пяти метрах от жертвы и сгибалась и разгибалась, как будто принадлежала исполинскому кузнечику. Тогда охотник разрядил в козла всю обойму, но тот так крепко держался за жизнь. Только выстрел в голову прекратил мучения козла. И с капитаном Тувинец решил поступить так же. Он прицелился точно под нос жертве и спустил курок. Разрывная пуля фактически обезглавила его. Кровавые ошметки разлетелись во все стороны, и Тувинец едва успел увернуться, иначе запачкал бы камуфлированную одежду. Поначалу он хотел похоронить капитана и его подругу, отчетливо представил, как, подавая пример товарищам, вооружается лопаткой; острая как бритва, она легко справляется с плотным, почти что каменным дерном, земля под которым – мягкая, как пух; что еще нужно для мертвого человека?.. Но сделал по-другому: спрятал тела в болоте.
Сейчас Тувинец смотрел в небо, откуда скоро должен просыпаться денежный дождь.
Роман Кудрявцев уже больше часа сидел в одной позе, глядя прямо перед собой. Пожалуй, ни разу не пересеклись взгляды тех, кто находился в этой кабине. Все четверо были будто незнакомы или на разговоры в кабине наложили табу. Все переживали многочасовой полет.
Роман, убивая время и назойливые мысли, поступил так, как всегда поступал, когда долго не мог заснуть. Он представил, что в данный момент сидит не в удобном кресле в кабине сопровождения, а в кресле ракетоплана, способного на несколько минут подойти к околоземной орбите. И вот ждет момента, когда невесомость возьмет за горло, пережмет его для того, чтобы желудок не вылез наружу. Это приемы, пришедшие из детства, с годами не спешили расставаться с Романом. Он считал их испытанными средствами борьбы с бессонницей, когда попадал в такие ситуации, как эта.