И тут Марка осенила догадка. Меры предосторожности подтолкнули ответственных за безопасность высокопоставленных американцев сделать посадку на удалении от аэровокзала.
* * *
«Боинг-747-300», перевозящий свыше шестисот пассажиров на расстояние до тринадцати с половиной тысяч километров, сегодняшний рейс выполнял с полутора сотнями человек на борту. По большому счету, этот рейс носил окраску «специальный». Еще и потому, что даже после ремонта взлетно-посадочных полос взлет тяжелых самолетов здесь производился только с неполной заправкой топлива. Командир экипажа – бывший военный летчик, с которым Гвидо Терон успел пообщаться, сказал ему: «Баки зальем по самое не могу. Балласт сегодня не очень-то обременяет самолет». «Балласт?» – не понял Терон. «Ну да. Вы, я, и еще сто сорок восемь чушек». Веселый парень.
Гвидо Терон, прогуливаясь по общему залу вылета и прилета, напоследок припомнил еще одну поговорку: «Из больших гостей домой хлебать щей». Когда он вернулся к своей делегации, то услышал:
– Сядем первыми или последними?
– Что?
Монро повторила вопрос.
«Вот уж актуальная тема!» – фыркнул Терон.
– Мне по фигу, каким номером садиться в самолет. Я лечу бизнес-классом. А остальные, – Терон по очереди выпрямил пальцы, подражая первому пилоту, – остальные сто сорок человек летят другим классом, – акцентировал он. – Это все, что мне нужно знать.
Терон смотрел на летное поле, взятое в кольцо горами. Но думал не о красоте Кавказа, а о сложных условиях взлета и посадки. Снова в голове прозвучали слова командира экипажа, который, как на суде, говорил правду, только правду и ничего кроме правды. Он «харкал» труднопроизносимыми словами: «Мухрани-Гори – безопасная высота до трех тысяч трехсот метров. Мухрани-Лениногори – до двух тысяч семьсот. Условия взлета всегда сложные. Сегодня не исключение. Нам уже передали сообщение о повышенной турбулентности воздуха с нисходящими потоками и сдвиг ветра на предпосадочной прямой. Контроль по рулежке затруднен».
В названиях населенных пунктов для пилота не было чехарды, для Гвидо Терона наоборот. Гори – грузинский город. Лениногори – уже не грузинский, а югоосетинский, разделяют их всего-то пятьдесят километров. Это очень много для грузин и осетин, но это ничто для американца Терона.
Он вдруг завелся со слов Лори Монро, родиной которой был Канзас. «Может, она подумала о том, что я, если решу подняться по трапу последним, то продлю пребывание на этой земле? Вот дура!» Так назвал бы ее, сверкнув глазами, Джемал Шавхелишвили. Бедный Джемал Шавхелишвили, сделал существенную поправку Терон.
Он смотрел на пассажиров, вылетающих в Америку. Половина действительно вылетала: несколько грузинских семей. Половина – американцы – возвращались на родину. Но что делали здесь «свободные граждане Америки»? Прилетели удовлетворить свое любопытство? И что они увидели? То, что им показали? Трудно себе представить, что вон та стокилограммовая корова забрела на задворки Тбилиси, Гори, других грузинских городов. Она прилетела сюда только за тем, чтобы потом говорить: «Я там была». Это шест. И с ним она могла взлетать на любую высоту. «Я там была и все видела». А дальше все зависит от фантазии. Воображение – вот что нужно. А первую часть Давидову («Там, где не предвиденья») можно опустить.
Гвидо срывал зло на соотечественниках. Потому что влился в толпу, стал ее частью: не знал, что делал здесь, то ли вынес отсюда и уложился ли в норму.
Уложился ли в норму?
Если считать нормой его очередной удачный выстрел, то да, конечно.
Он еще раз пережил этот острый момент, когда совершенно неожиданно, как клоун на манеж, на освещенный участок дороги выбежал человек... и так же неожиданно остановился. Он подарил Терону море времени, возможность отстрелять и на опережение. Помнится, он даже фыркнул, выражая удовлетворение и крайнюю степень удивления... «Я взял его. Он наш». Он стрелял наверняка, с запасом, целясь в верхнюю треть бедра своей жертвы. И выстрел его порадовал. Он видел, как закрутился Артемов на месте. Вряд ли он успел понять, что ранен. Старался сохранить равновесие, но так и не смог. Упал на бок, красиво, ногами в сторону выстрела, интуитивно...
Память не подвела его и в этот раз. Она снова побаловала его картинками из далекого прошлого, когда он впервые выступал первым номером здесь, в Грузии, и в прицеле его винтовки был российский солдат...
И снова он смотрел на самолет – серый после радужных воспоминаний. Терон вдруг, мысленно опередив «боинг», оказался в своем офисе и подумал: «У меня есть работа, которая мне не нужна». Смелая мысль. Никто не отпустит его с работы. Ошибки совершает каждый.
* * *
Снайпер был в маске. Широкая прорезь, стянутая в районе переносицы, походила на знак бесконечности на шкале фотообъектива. В нечто подобное смотрел и он – оптический прицел Bausch & Lomb с возможностью регулировок угла прицела и боковых поправок в радиусе семидесяти минут.
Он не часто привлекался к работе на «Северном». Сегодня – третий раз. За ним было выбирать место, и он трижды выбирал это. Он входил в контрснайперскую группу и опыт приобрел в зонах «югославского конфликта». Если бы он посмел сделать на прикладе своей «дальнобойки» насечки, соответствующие «точным выстрелам», то ему пришлось бы нанести их с двух сторон, подразделяя на снайперов и обычных жертв: одиннадцать с одной и двадцать с другой.
Панорама именно этого аэродрома вызывала в нем позитивные эмоции. Никакой суеты, будь то заправка бортов или внеплановые работы. Здесь не было место столпотворениям. Он научился, не отвлекаясь от работы, с точностью до нескольких минут угадывать взлет борта. Не сомневался, что через пять-семь минут на первую полосу вырулит «Боинг-737» австрийской авиакомпании, который днем раньше прилетел в Грузию с гуманитарной миссией. Самолет простоит в конце полосы всего несколько минут и помчится, выпущенный словно камень из пращи. Легко взмоет в небо; но последующие несколько сотен метров пройдет на надрыве. Так будет казаться с земли. А точнее – с крыши диспетчерского пункта, самого высокого здания в округе, и конкретному человеку.
* * *
Три минуты. Плюс-минус минута. Сейчас важно не привлечь внимание ближайшей к «вышке» снайперской пары.
Марковцев успел пожалеть о том, что буквально напоролся на снайперов из спецподразделения. Оба были в бронежилетах и кевларовых шлемах поверх шерстяных шапочек. Помимо основного оружия – полуавтоматические пистолеты «Глок-20» в поясных кобурах. Атаковать их так же опасно, как танк. Он развернет башню – медленно, но развернет. Марковцев мог отказаться от этой акции, но как ужиться с тошнотворной мыслью о «предательском выстреле»? С чем это можно было сравнить? Трудно, очень трудно подобрать правильные слова.
«Вот сука!» Марковцев стиснул зубы, отчетливо представляя чуть полноватого американца. Ненависть, желание отомстить толкнули Сергея вперед.
Он вышел из-за приземистой чердачной надстройки, вскидывая пистолет для выстрела. Он добился главного на этом этапе: привлек к себе внимание. Но сразу обоих стрелков. Теперь он сделал ставку на точность в ущерб скорости. Он прицелился точно в перемычку маски, между глаз, и нажал на спусковой крючок. В другом месте и в другое время он бы уложился в более короткий срок. Боковым зрением он видел второго стрелка. Тот не стал разворачивать свою семикилограммовую «дуру», а потянулся к пистолету. «Молодец», – одобрил его решение Марк.