— Да, а представились вчера как Таня.

— Это был просчет с моей стороны. — Она передала ему полиэтиленовый пакет. — Я принесла тебе кое-что из одежды. Ты, друг, не хмурься, бери. Хочешь окончательно простудиться? Ты не думай, я ничего не покупала. Если хочешь, это гуманитарная помощь. Как тебе моя идея?

Женщина не давала мальчику вставить и слова, видя его недовольное лицо.

— Надевай, — Татьяна вынула из пакета толстую вязаную шапочку и не очень деликатно напомнила часть вчерашней беседы: — Я отвернусь, чтобы не видеть твои грязные волосы.

Санька улыбнулся.

— Вы думаете, на что я ее буду надевать?

И — снял с головы свою кепку.

Женщина даже не успела смутиться в очередной раз, она смотрела на хорошо вымытые волосы, отливающие золотом. Санька пришел словно на свидание с девочкой, и Татьяна только сейчас обратила внимание на его чистое лицо, руки с «аккуратно» обгрызенными ногтями. Даже синяк не так бросался в глаза. Пока она рассматривала мальчика, он натянул на голову шапку, в простонародье называемую «презервативом», и заглядывал в пакет. Вскоре он облачился в куртку, высокие теплые кроссовки и обмотал вокруг шеи шарф... Несмело поднял глаза.

Он смотрел на Татьяну, и ресницы его подрагивали. Ему было неловко, стыдно — перед собой и перед всеми, что он стоит прилично одетый, словно загодя подготовившись к встрече. Глаза его быстро наполнились влагой. Скрывая слезы, он вдруг прижался к женщине, и плечи его еще долго вздрагивали.

Уже не колеблясь, Татьяна взяла Саньку за руку.

— Пойдем ко мне домой.

Мальчик отстранился от нее. Она снова увидела его глаза и прочитала в них отказ. Он ни за что не согласится остаться в ее квартире. Тепло и уют ему только снились, он также, не колеблясь, принял бы приглашение, но боялся только одного — что вскоре его выгонят. И ему будет невыносимо больно. Унижения, которые он терпел от своих ровесников, от продавцов, бросающих ему подачки, — ничто по сравнению с изгнанием; почувствовать себя окончательно ненужным, оказаться у последней черты, за которой неверие, обман.

Своей маленькой душой он понимал, что порыв женщины искренен, но он может оказаться мимолетным, и он не хотел испытывать свою судьбу дальше. Он уже побывал в одном доме для сирот и сумел выдержать только месяц. Видно, не ту дверь он открыл, не те воспитатели достались ему; и воспитанники, встретившие его, были похожи на маленьких озлобленных зверьков.

Татьяна поняла мальчика и не стала настаивать. Произнеси она хоть слово на эту тему, и Санька вернул бы ей вещи, которые она ему принесла.

* * *

Они снова сидели за столиком в закусочной с устоявшимся духом водочного перегара. Трое мужчин с опухшими лицами нехотя пережевывали бутерброды с дешевой колбасой, пустыми глазами глядя на пластиковые стаканчики, на столе полупустая бутылка водки. В углу пристроился небритый тип неопределенного возраста, ждет, когда подростки лет семнадцати допьют пиво, чтобы забрать у них пустые бутылки.

Санька согласился на кулебяку, видимо, он очень любил ее, но наотрез отказался от бутерброда с копченой колбасой. Сегодня он ел нехотя, как троица за соседним столиком, правда, в его стакане лимонад, но он ничуть не слаще водки, которую глушат мужики. Он нехотя отвечает на вопросы Татьяны, слушает ее взволнованный голос и только один раз встрепенулся, когда она сказала, что работает в поликлинике.

— А у вас эфедрина нет? — спросил он.

Женщина насторожилась. Эфедрин можно употреблять как наркотик. Наркоманы выпаривают его, получая довольно-таки приличное наркотическое средство.

— А тебе зачем? — спросила она.

— Да говорю, друг болеет. Врачи прописали ему эфедрин, а денег на лекарство нету.

Она покачала головой. На некоторое время задумалась. Потом задала вопрос, который мог все расставить по своим местам:

— Эфедрина нет, но есть трамал. Подойдет? — Трамал употребляют как обезболивающее средство, ничего общего с эфедрином он не имеет, наркоманы также приспособились под него, делая выпарку.

— Подойдет, — кивнул Санька, не почувствовав подвоха. — Можете достать?

— Могу. Только вот это лекарство для взрослых, детям оно противопоказано. Сколько твоему другу лет?

— Ему уже можно, — заверил Санька. — Моему другу скоро... двадцать, — ответил он с некоторой запинкой.

— И он плохо себя чувствует? — продолжала допытываться женщина.

— Очень. Не встает последнее время.

Вот черт возьми... Татьяна, задавая наводящий вопрос, практически пообещала мальчику лекарства. Как теперь отказать? Сказать правду? Этим она только оттолкнет мальчика от себя, а сейчас ей просто необходимо узнать, где живет Санька и с кем. Вполне вероятно, что среди наркоманов, может быть, они заставляют его работать на себя. Даже больше: сам принимает наркотики.

— Вот что, Саша, — сказала она. — Трамал очень дорогое лекарство, лично мне оно не по карману, но случайно у меня где-то остались несколько ампул — три или четыре, не помню.

— Спасибо и на этом, — живо откликнулся мальчик. Как и вчера, он завернул вторую кулебяку в бумагу и положил в пакет. — Сегодня сможете принести?

— Посиди здесь, я вернусь через пятнадцать минут, — пообещала Татьяна.

— Работаете рядом или живете? — спросил беспризорник, насторожившись.

— Работаю.

— Я на улице подожду, — кивнул он, — на том же месте.

Все-таки он опасался, что она вернется не одна. Татьяна согласилась.

Принимая от нее маленький сверток, беспризорник быстро попрощался и так же торопливо перебежал дорогу. Но все-таки остановился и махнул рукой. Женщина ответила ему и еще некоторое время стояла неподвижно.

9

Вечером она снова входила в квартиру Аксеновых. Увидев на вешалке короткую кожаную куртку Кавлиса, она захотела тотчас, не попрощавшись, уйти. «Прописался ты тут, что ли», — недовольно подумала женщина, встретив проницательный взгляд Николая.

— Здравствуйте, — довольно сухо поздоровалась она. — А Дмитрия Ивановича еще нет? — спросила она хозяйку.

— Скоро будет. Я передала ему, что ты хочешь с ним поговорить. Обещал не задерживаться.

— Может, мне завтра прийти? — Татьяна готова была отложить разговор на сутки, двое, но только без посторонних. Из категории «новый знакомый» Кавлис, сам того не ведая, уверенной рукой Татьяны резко был отброшен в «посторонние». А может, и догадывался, черт его знает. Смотрит, словно на мишень, видит только яблочко; и ведь, не может не заметить, что оно разнобокое. Но виду не подает. Сукин сын!

Наталья подмигнула ей.

— Давай проходи, чаем напою. Коля тоже только что пришел, прямо с мороза.