– А Керим? Что с Керимом?! Где мой мальчик?! – Сердце ожег страх.
– С ним все в порядке, он в безопасности.
«В безопасности… Значит, кто-то – в опасности…» Она застыла в полном замешательстве, и Хафиз добавил как заклинание:
– Мы сейчас пойдем туда, где находится твой сын. Мы пойдем к нему!
И Шакира заметалась в сборах.
Гаремную привычку – носить все украшения на себе – она оставила несколько лет назад, но шкатулка со всеми уложенными в нее драгоценностями стояла всегда на одном и том же месте. Платья, покрывало, платок, кушак – все, что подвернулось под руки, было свернуто и связано в узел. Сколь ни жалок был свет от ночника, но, как только Шакира собралась, Хафиз загасил и его. Теперь их окружал зловещий мрак. Нигде ни огня. Ни слуг, ни стражи… Хафиз подхватил ее поклажу, и через несколько минут они уже летели по коридорам, через двор, через сад и через скрытую калитку в ограде выбежали на темную улицу.
Хафиз не оглядывался. Непроглядная темнота стеной стояла перед ними, такая же – осталась за спиной. Но он шел по закоулкам города быстро и уверенно, а Шакира, не видя, а лишь угадывая темнеющий впереди силуэт, изо всех сил старалась не отстать. Она не смела открыть рта и нарушить мрачное молчание главного евнуха. «Куда он ведет меня?» – они шли уже, кажется, третий час, но она не решалась спросить даже об этом.
Глухая стена и едва приметная в ней дверь – чем-то знакомый ей двор и дом. Темно и тихо. Только где-то далеко слышен лай собак. Хафиз плотно закрыл за собой дверь и запер ее на засов. Ставни тоже были закрыты. Шакира замерла на месте и по доносившимся из непроглядной темноты звукам угадывала, что Хафиз уже нашел лампу и пытается на ощупь зажечь огонь.
Наконец светильник разгорелся. И как только темнота отступила, Шакира узнала помещение – это был дом Хафиза. В то же мгновение из соседней комнаты выбежал Керим.
– Мама!
– Мой мальчик! – Она бросилась к сыну, судорожно прижала его к себе и уткнулась лицом в его теплую шейку.
Вслед за Керимом, опустив голову и пряча от Шакиры взгляд, к ним вышла Фатима. Больше в доме, похоже, никого не было. Шакира с вопросом в глазах обернулась к Хафизу.
– Фатима, – обратился тот к няне, – уведи маленького господина: нам предстоит нелегкий разговор.
Керим топнул ногой:
– Я не маленький и я уже все знаю! Я не стану плакать: отцу бы это не понравилось. Но вы все равно меня уведете, поэтому я уйду. Сам!
Керим и Фатима вышли, но Хафиз еще долго молчал. Напряжение Шакиры достигло предела, и чудовищная догадка (что-то произошло с Фархадом, раз они бежали из его дома!) вползла черной змеей в сердце. И Шакира не услышала, а угадала по губам Хафиза страшную весть:
– Господин убит.
Она не потеряла сознание, не зарыдала, не забилась в истерике, чего он, видимо, боялся. Она продолжала внимательно слушать его – он рассказывал о том, как это произошло. И – молчала.
Со слов Хафиза она поняла, что господин Фархад возглавлял верхушку влиятельной при дворе знати. Был заподозрен в попытке заговора с целью смены власти. Кем-то предан. И – убит в жесточайшей схватке. Детали были неважны. Его противники, опасаясь мести его сына и желая окончательно уничтожить влияние сторонников аль-Джали при дворе халифа, сделали попытку убить и Хасана. Хасану, однако, удалось ускользнуть, и он в ту же ночь бежал от преследователей, по совету Хафиза, в Кордову, в Испанию. Но оставался еще маленький Керим. И Хафиз, спасая жизнь и Кериму и его матери, увел их и спрятал у себя в доме, о котором не знал никто.
– Теперь вот что… – Хафиз устало огладил бороду. – Запомни: ты – моя овдовевшая племянница. Здесь меня знают как лекаря – будут приходить люди. Не проболтайся. Керим умный мальчик – за него я спокоен. Ты все поняла?
Она молчала. Он подошел, озабоченно заглянул в ее глаза и встряхнул за плечи:
– Этого еще не хватало! Шакира, отвечай!
Она молчала.
– Что ж… – Он скорбно вздохнул. – Может, это и к лучшему. Я стану говорить, что ты онемела от горя. И это будет правда.
* * *
С месяц Хафиз все же присматривал за ней. Шакира понимала, что он опасается, не лишилась ли она от горя и разума. Но взгляд ее оставался ясен, и Хафиз перестал тревожиться. А ей было будто бы удобнее в этой немоте, защищеннее и даже спокойнее.
Однажды Шакира случайно подслушала, как, сидя перед очагом, Хафиз и Фатима говорили о ней.
– Хафиз, почему она даже не заплакала?
– Ты не заметила, что она онемела? Ты же знаешь, как Шакира любила его. Горе поглотило ее дар речи как жертву, но не тронет теперь ее разум. Разве этого мало?
– Она заговорит когда-нибудь?
– Не знаю. Но сейчас в немоте – ее спасение. А к слову, и мое тоже: меня никогда не развлекали беседы с женщинами! – Хафиз почти мечтательно вздохнул: – Вот если бы и ты…
– Что ты, что ты! – испуганно отшатнулась его собеседница.
…Первое время Шакиру мучили внезапные приступы странной слабости, на грани обморока, и Хафиз не позволял ей заниматься кухней. Может быть, он боялся, что она обварится кипятком или уронит головешку и устроит пожар? Может быть. Фатима ловко управлялась с нехитрым хозяйством их нового пристанища, а его хозяин наладил их жизнь таким образом, чтобы у женщин оставалось как можно меньше времени на бесплодные сетования и слезы. Сетовать могла Фатима, плакать – обе, но ни одна, ни другая не пролили ни слезинки. От страха ли перед Хафизом или от шокирующей перемены жизни… Не плакал и Керим.
«Мой маленький воин!» – Шакира гладила сына по голове. Но Керим (тонко чувствующий мальчик!) понимал и без слов, что мать жалеет его, и старался уклониться. А еще – отвлечь ее чем-нибудь:
– Мама, посмотри, какие палочки для письма сделал мне Хафиз! Послушай, чему он меня научил!
Хафиз продолжал учить Керима, как он учил его и в доме господина Фархада. Будто ничего не произошло. И постепенно стал вовлекать в эту деятельность и Шакиру: то просил заточить палочки для письма, то растереть в ступке какие-то снадобья, то разложить по образцам минералы… Эта монотонная, но требующая неусыпного внимания работа неизменно извлекала Шакиру из ступора и, похоже, исцеляюще действовала на ее воспаленный от горьких мыслей мозг и иссушенное сердце. Она даже полюбила эти задания Хафиза. И когда на душе делалось совсем уж невыносимо, просто подходила к нему и тихо трогала за рукав. Он давно понимал ее без слов и сразу откликался:
– Помоги-ка мне. Надо просеять этот порошок, а остатки растереть в ступке. Не просыпь. Вот так…
Он объяснял коротко, но всегда понятно. Шакира внимательно слушала, кивала и приступала к выполнению задания, иногда задержав Хафиза знаком: «Проверь, правильно ли я делаю?»
– Хорошо, – кивал Хафиз, а как-то раз проговорил, и в его голосе послышались нотки удовлетворения и неожиданной похвалы. – От тебя, как я погляжу, здесь больше проку, чем на кухне. Посмотрим, посмотрим…