Приближались сумерки, и на дорогу упали длинные тени. Он ехал медленно, помня об оленях, которые любили в это время суток выходить на дорогу. Доехав до окраины города, Гарри поймал себя на том, что сворачивает к Киллибру Харбор. Дорога шла вдоль изогнувшейся подковой береговой линии, у которой находилась небольшая причудливая пристань для яхт, где люди, жившие в престижных домах по соседству, пришвартовывали свои судна.
Оуэн Уайт жил в одном из этих домов — огромном дворце, олицетворении кича и безвкусицы. Гарри был здесь однажды на коктейль-вечеринке, организованной на лужайке по случаю сбора средств для какого-то очередного проекта. Тогда он почти весь вечер проговорил с Бадом Хоганом, главой торговой палаты, но в какой-то момент пошел отлить и по случаю немного побродил по дому.
Сейчас Гарри воссоздал в памяти план здания, от него не укрылись его уязвимые места. Перед глазами его стоял пандус для инвалидного кресла, ведущий со двора к стеклянной двери на фотоэлементах. Он также отчетливо видел старую заброшенную будку и устаревшую систему безопасности, которую, имея опыт работы в правоохранительных органах, можно было обойти с закрытыми глазами.
И словно в фильме, события которого близились к логической развязке, Гарри увидел, как его машина с выключенными фарами сворачивает на проселочную дорогу, служившую частным доком, где когда-то стояла яхта Оуэна. Держа ногу на тормозе, он в сгущающихся сумерках, обминая низкие ветки, пробирался по ухабам. На подступах к дому он заглушил мотор и оставшуюся часть пути проехал по инерции.
Он припарковался, вышел из машины и немного постоял, задрав голову и прислушиваясь, не нарушают ли тишину какие-нибудь звуки помимо пения козодоя и глухого плеска волн о пристань. При этом он сохранял абсолютное спокойствие. Особняк в стиле Тюдор, в котором Оуэн Уайт жил со своей сорокалетней женой, находился на небольшом возвышении слева, примерно в шестидесяти метрах от того места, где он стоял. Гарри пошел по направлению к дому, и листья в траве под ногами приятно хрустели. Он принялся тихонько напевать себе под нос.
Он вспоминал, как еще детьми они с братьями забрались в заброшенный дом в конце квартала. Они рассчитывали обнаружить там что-то захватывающее. Например, мертвое тело или покрытые пылью сокровища, но нашли лишь груду битого стекла и следы мышей. Приключения начались, когда кто-то из соседей обратил внимание на блуждающие огоньки от их фонариков и позвонил в полицию. Только они решили сматываться, как их ослепили фары полицейской машины. Правда, тучный латиноамериканец с торчащими вверх усами, который представился как офицер Рамирез, не был к ним особенно суров. Он строгим голосом прочитал братьям лекцию об опасностях, которыми чревато проникновение в чужие дома, но при этом Гарри видел, что на самом деле он совсем не рассержен. После этого офицер на полицейской машине отвез их домой и согласился ничего не говорить родителям, если они пообещают больше никогда такое не делать. И до сегодняшнего дня Гарри свое обещание держал.
И вот сейчас, спустя тридцать с небольшим лет, он крадется к дому, словно вор! Той частью сознания, которая все еще работала, он понимал, что поступает плохо, возможно, даже безумно, и если его поймают, то он потеряет больше, чем работу. Но находясь в состоянии «бегства», Гарри не обращал внимания на этот незначительный, далекий голос разума, который зудел в ухе, словно комар.
Он перепрыгнул через невысокую каменную стену, разделявшую два участка, и зашагал по лужайке. Сумерки сменились полумраком, и луна, словно белое пятно на теле облаков, показалась над головой. В одной из комнат на первом этаже горела лампа, отбрасывая мягкий желтый свет на траву и кусты на лужайке. Гарри заметил тень, промелькнувшую за занавесками, и застыл, положив руку на пистолет тридцать восьмого калибра, заткнутый за пояс. Но прожекторы не зажглись, сигнальная сирена не включилась, и он расслабился.
Спустя несколько минут он уже поднимался по пандусу для инвалидного кресла. Стоило ему приблизиться, как стеклянные двери автоматически разъехались. Островитяне не особо заботились о замках на дверях, и он мог бы спокойно попасть внутрь и через парадный вход, если бы захотел. Ему на ум пришел отрывок из беседы с Бадом Хоганом на вечеринке: «Преступление? О них здесь и не слышно. Да тебя скорее в Диснейленде ограбят, чем здесь».
Гарри улыбнулся, до того забавным показалось ему такое сравнение, и с этой мыслью открыл дверь, увешанную всяческими безделушками, по большей части морской тематики, и вошел в комнату. В своей прошлой жизни Оуэн, как и его отец, был заядлым моряком. За стеклом шкафа, где были выставлены трофеи, выигранные в различных регатах, находилась и большая фотография, на которой Оуэн был запечатлен за штурвалом своей яхты. Еще там было несколько семейных снимков. Гарри на секунду остановился перед одной из детских фотографий Оуэна, на которой они с отцом стояли на широком крыльце дома. Сын был настолько же бледным и тощим, насколько Лоуэлл — мужественным и крепким. Страсть к хождению под парусом, была, наверное, единственным, что их объединяло.
Он подумал о костях, закопанных в Спринг-Хилл. Костях старика. Сначала Гарри подумал об этом как о плохом предзнаменовании. Они болтались там, где им не место, и смотрите, к чему это привело! В этот момент он поймал себя на мысли о том, как должен был чувствовать себя маленький мальчик с фотографии, выросший без отца и не знавший, что с ним случилось.
Но все это были пустые размышления. Гарри наконец вспомнил, что он здесь по делу, и бесшумно прошел в зал. Он услышал разговор в соседней комнате, но, подойдя ближе, понял, что это всего лишь телевизор. Приблизившись к открытой двери, он достал пистолет из кобуры и, прижавшись спиной к стене, осмотрел комнату в поисках опасности — именно этому его учили в академии, но до сих пор у него было не так много возможностей применить полученные знания на практике. Эта предосторожность показалась Гарри излишней, стоило ему увидеть единственного находящегося в комнате человека. Это был лысеющий мужчина, слегка располневший, который сидел в кресле напротив телевизора и мирно смотрел вечерний выпуск новостей. Инвалидное кресло стояло неподалеку.
Когда Гарри вошел, Оуэн поднял глаза и изумленно уставился на него. Он был одет в несколько теплых свитеров, а ноги прикрывал шерстяной плед. Оуэн выглядел больным и беспомощным. Должно быть, он прекрасно понимал, какое представляет собой жалкое зрелище, поэтому как можно более грозно воскликнул:
— Элкинс! Что ты здесь делаешь? Кто тебя впустил?
— Добрый вечер, сэр.
Гарри не стал утруждать себя ответом на вопрос по поводу того, как он попал в дом. Он просто извлек из этого возгласа кое-какую полезную для себя информацию, а именно то, что в доме никого, кроме них, нет. Иначе Оуэн предположил бы, что его впустила в дом горничная или жена.
И он сказал тем же странным, бесцветным голосом:
— Мне жаль, что пришлось побеспокоить вас дома, но этот вопрос не может ждать. Нам нужно кое-что обсудить.
Взгляд Оуэна упал на пистолет в его руке, и в его проницательных блеклых глазах промелькнул страх. Бросив украдкой взгляд на свое отражение в темном окне, Гарри понял, почему: в форме, залитой пивом, с глазами, словно у зомби, он ничем не напоминал офицера, отвечавшего за порядок в городе.