— Пол, как ты можешь?

— Я ничего не могу поделать со своими чувствами, Элли.

— А как же мои чувства? Черт возьми, Пол, мы же говорим о том, что изменит всю нашу жизнь!

— Элли, как же я устал… — Взглянув на нее покрасневшими глазами, он взял с тумбочки очки и надел их. И при этом словно воздвиг между ними преграду. — И не только сегодня. Не только потому, что Криста передумала. Просто я… устал. Изнемог. Кончилось топливо.

— О чем ты? — Такие разговоры случались у них и прежде, но еще ни разу они не обсуждали это как свершившийся факт. Они дошли до развилки дороги, откуда нет возврата.

— О том, что если ты по-прежнему хочешь усыновить ребенка, тебе придется сделать это одной.

Элли сразу поняла, как трудно было Полу произнести эти слова.

Она уставилась ему в лицо, почти неразличимое в темноте, зная, что вокруг глаз появились морщинки, которых не было еще год назад, что бледные губы теперь растягиваются в улыбке все реже и реже. И виной тому была не только их общая беда, но и работа Пола в ОИТН, новорожденные малыши, которых невозможно спасти даже ценой героических усилий, долгие часы, проведенные в комитете по вопросам врачебной этики, необходимость играть роль Бога там, где велась борьба за человеческую жизнь.

Элли сознавала все это, и хотя душа ее болела за мужа и она понимала его, ей казалось, что дела Пола не так уж важны. Сама она была готова на все, лишь бы иметь ребенка.

У нее не было выбора. Многие считали, что у нее железная воля, но даже это не избавляло ее от повторяющегося кошмара. Увидев ребенка на улице или в супермаркете, она ощущала невыносимую тоску. Элли знала, что Бетани уже взрослая, но не могла представить себе дочь юной девушкой. Бетани навсегда останется для нее ребенком! Слезы подкатывали к ее глазам, когда Элли чувствовала сладковатый запах детской присыпки, слышала радостный смех годовалых малышей, наблюдала, как мать крепко держит ребенка за руку, переводя его через улицу.

— Вчера ночью она снилась мне, — тихо призналась Элли. — Я видела Бетани точно наяву. И его тоже. Я бросилась за ним, но он быстро удалялся. А потом я потеряла его в толпе. — Слезы заливали ее глаза, но она смахнула их. — Я никогда не говорила тебе об этом, но порой после таких снов я чувствую, как у меня сочится молоко.

Пол коснулся ее руки.

— Элли… — Это краткое слово, нежное, как ласка, но печальное, вместило всю земную скорбь.

— Я не могу остановиться, — продолжала она. — Даже если бы хотела — не могу. Я буду пытаться еще и еще.

— Бетани никем не заменишь, — возразил Пол.

— Речь не о Бетани, Пол, мне уже сорок лет. Времени у меня в обрез. И если я остановлюсь сейчас…

— «Не лучше ли я для тебя десяти сыновей?» — Его губы дрогнули в подобии прежней иронической улыбки.

— Первая Книга Царств, глава первая, стих восьмой. — За годы детства, проведенного в Евфрате, в голову Элли вдолбили Священное писание, но она и не помышляла, что когда-нибудь вознесет к Богу такую же мольбу, как несчастная, бездетная Анна.

— Это невыносимо, — проговорил Пол. — Иногда мне кажется, будто я прошу тебя сделать выбор, хотя знаю, что это несправедливо. Но я ничего не могу изменить, Элли. Временами я подолгу размышляю, вписываюсь ли в твою формулу, или же я просто фон, на котором разворачивается твоя драма.

Элли похолодела.

— Я не верю тебе. Господи, как ты можешь говорить такое?

— Когда мы в последний раз занимались любовью? — вдруг с жаром спросил Пол. — Минувший месяц мы провели как на иголках и так боялись, что Криста передумает, что целыми вечерами сидели дома — и сидели бы и днем, если бы не работа. Элли, даже когда мы разговаривали, меня не покидало ощущение, будто ты прислушиваешься к телефонным звонкам!

Элли охватили раскаяние… и страх.

А если Пол выполнит свою угрозу? Каково будет просыпаться каждое утро в пустой постели, спешить домой, чтобы поделиться радостным известием насчет кого-нибудь из пациентов, и не заставать Пола, напрасно жаждать его прикосновений одинокими ночами?

«Ты нужен мне, Пол, — хотелось сказать ей. — Без тебя нет и меня… Ты утешал меня в трудные минуты, давал советы, если я терзалась сомнениями… приносил мне кофе по утрам… помнил даже о мелочах, не забывал сложить белье, когда приходила моя очередь идти в прачечную…»

Элли не сомневалась в прочности уз, связывающих ее с Полом. Но теперь понимала, что Пол походит на ее пациентов, попавших в тиски непостижимой одержимости. Неужели и она становится такой, как они, теряет власть над собственной жизнью, отдаляется от тех, кто ей дорог?

«Вовсе нет, — спокойно возразил внутренний голос. — Твоя мечта — самая естественная в мире. Того же самого хочет почти каждая женщина».

— Я не могу обещать, что все изменится, — заговорила она. — Однако так не может продолжаться вечно. Этому когда-нибудь придет конец.

— Но когда? Когда же? — Мука, терзавшая и Элли, отразилась в глазах Пола. Его пальцы больно впились в ее плечи.

Внезапно все стало простым и ясным. Если отбросить все лишнее, происходящее окажется незамысловатым, как детский Рисунок. «Элементарно, мой дорогой Ватсон», — подумала Элли, и ее губы тронула улыбка. Почему же Пол ничего не понимает? Ведь стоит потерпеть еще немного — и их жизнь станет прекрасной!

— Когда у меня будет ребенок, — ответила она.

Глава 4

В Отделении интенсивной терапии новорожденных имени Генри Картера Дикона не было смотрового окна, выходящего в общий коридор больницы.

Толкнув вращающуюся дверь, глава ОИТН доктор Пол Найтингейл уже в который раз мысленно поблагодарил чуткого человека, догадавшегося разместить его отделение над обычным родильным. Сейчас в отделении было пятнадцать палат для выхаживания недоношенных детей. Для каждой предназначался отдельный пост, новейшее стационарное оборудование и квалифицированные специалисты. Жизнь крохотных пациентов висела на волоске, за их состоянием пристально следили врачи и сестры. Еще труднее приходилось родителям. Но по крайней мере когда они приходили навестить своих малышей, им не приходилось видеть сквозь смотровые окна здоровых, доношенных детей.

Пол направился к глубоким раковинам из нержавеющей стали справа от входа. Табличка, висящая над емкостью для эксидина, гласила: «Прежде чем навестить своего ребенка, снимите все украшения и тщательной вымойте щеткой руки до локтя в течение двух минут». Моя руки, Пол заметил возле третьего инкубатора одну из матерей, Серену Блэнкеншип.

— Неудачная ночь, — пробормотала Марта Хили, украдкой кивнув в сторону Серены.

Марта стояла у стола за жирной красной чертой, разделявшей пол на две зоны — нестерильную и относительно стерильную. Тем, кто не вымыл предварительно руки, запрещалось пересекать черту, охраняемую Мартой и другими сестрами так же ревностно, как государственную границу.