Ни мышь не пробежит, ни муха не пролетит без его разрешения в его королевстве. Под камнем трава и река. Трудолюбцы покорны. Нельзя же считать бунтом протесты одиночек?
Он хочет спать. Наконец засыпает — в первых лучах солнца. В их свете и тепле он как посередине своего моря на яхте. Но трёх часов сна не хватает. А порой и их не дарит ему судьба.
Вот вырывает его из сна Ярикин.
— Идёмте скорее!
Вертолёт опускает их на трибуну главной площади города.
Всюду, куда хватает глаз, — тощие живые прутья деревьев в дырах, прокрученных в непробиваемых плитах.
Вырвать с корнем, растоптать! Кинулся было с трибуны вниз, Ярикин крикнул:
— Стойте! А вдруг мины под ними?
— Мины?! — недоумённо уставился на Ярикина. — Какой дурак под деревья засунет мины?!
Сквозь черноту — бледно-зелёное, хрупкое, только народившееся. Деревья и — мины? Разве так может быть?
Не опустил тяжёлые кулаки на верного пса Ярикина и не обрушил свою тяжесть на мирных жителей, приказал вызвать сапёров. И всё время, пока те шарили своими приборами под виновниками паники, застыв стоял на трибуне, не видел ни мальчишек, безбоязненно глазеющих издалека, ни Ярикина, отдающего приказания об аресте подозреваемых… во все глаза смотрел на обсыпанные зеленью прутья. Мин под ними не оказалось.
Прутья — та сила, которая не даёт ему спать?!
Не нож, не пуля, не яд… зелёные прутья?!
Расхохотаться. Расстрелять всех подозреваемых. Залить дыры цементом. И ночи перестанут пугать. И исчезнет чёрная тяжесть вместе с сокрушённым противником.
Но расстреливать некого, город словно вымер, не мальчишек же бездумных?! Тяжесть не исчезла и ночи не перестали пугать. Его враг — зелёные прутья? Прутья — та сила, которая хочет сокрушить его?!
Помог Григорий. Приехал в день прутьев. И, когда ночью те прутья обратились лезвиями штыков, Будимиров вызвал Григория. Родная рожа засветилась диссонансом чопорной неискренности придворных. Не маска — доброта. И, словно не прошло многих лет, словно они всё ещё те пацаны, что в Григорьевом сарае с сеном режутся в «дурака», достал из кармана штанов хрустящую пачку карт. «Дурак» сыграл с ним странную шутку. Продув Григорию первую же партию, он, к собственному удивлению, не разозлился, а впал в блаженное состояние беспамятства. Грызи яблоко, азартно сдавай снова — поскорее отыграться, копи козыри к концу игры! Сон в эту ночь пришёл глубокий.
Забытьё детством.
Но лишь несколько ночей проспал, на четвёртую за спиной Григория, снова встала чернота. Родное пятно Григорьева лица не разогнало её, не защитило — жило отдельно, счастливо-независимое от ночи и страха. То ощущение, что возникло, когда он плыл на яхте, вернулось: враг притаился до времени, сумерки с ночью взял в мощные союзники. Он, Будимиров, должен найти врага и уничтожить!
— Спаси меня, — сказал неожиданно для себя.
До сих пор для всех и прежде всего для себя был непобедим и не подвержен простым земным чувствам: он — гром, кара, вершитель судеб чужих. А тут к Григорию в ноги кинулся: спаси! Впервые в жизни кому-то выказал он свой страх!!
Вместе со странной зависимостью от Григория — неловкость: как смеет тот быть свидетелем его слабости, в которой стыдно признаться даже себе? А осознав неловкость, отчеканил:
— Необходимо раскрыть оппозицию. — Вовсе не спокойствие на лице Григория. Что, разбираться не стал. Наступал: — Только ты спасёшь меня. Тебе помогут, есть преданные люди, но враг действует так, что понять его сможешь лишь ты. — Будимиров рассказал про шары, разом взлетевшие в небо, про прутья. — Удивлённый не дающимся ему выражением лица Григория, вздохнул: — Ладно, осмотрись сперва, вникни в картину, что рисую тебе. А пока исполняю три твои желания. Давай, говори!
Григорий смотрел очень серьёзно.
— Исполнишь? — спросил неожиданно жадным голосом.
Будимиров по-царски кивнул, гася этим жестом вспышку своей откровенности.
— Хочу, чтобы все в стране жили так, как живёшь ты. Были сыты.
Будимиров уставился на него.
— Так уж и все?! — спросил глупо. И тут же воскликнул: — Это решительно невозможно!
— Почему?
— Ресурсов не хватит, чтобы всех удовлетворить — накормить, отогреть. Потому-то испокон веков люди и делятся на богатых и бедных.
Будимиров не любил врать. А сейчас врал. При разумном обращении с ресурсами вполне можно удовлетворить всех. Но сытый человек забывает об идее. Зачем же сытостью отвлекать его от служения государству? Так хорошо всё придумано: излишки продуктов из употребления изымать!
— Но я могу удовлетворить тех, кого назовёшь ты! — сказал возбуждённо. — Для тебя ничего не пожалею!
— Всех в моей области! И наших с тобой односельчан здесь! — поспешил сказать Григорий.
Как легко исполнять желания единственного друга! Кнопку нажать, и вот он, Варламов. Посреди ночи. Чётко, досконально выполнит приказ: уже к утру в каждый дом области, за которую отвечал Григорий, завезут всё необходимое, раздадут людям поровну. И перестанут забирать урожай и скот.
— Будут сыты, до конца дней обеспечены всем необходимым наши с тобой односельчане. Дальше дуй: исполняю три желания! — воскликнул Будимиров, с удивлением ощутив, что чернота, заливавшая его, рассеялась. — Кстати, а кто из наших здесь, в моём городе?
— Братья Клепики! — воскликнул Григорий и принялся перечислять их достоинства: и работящи, и добры, и уважительны к людям, и хорошо воспитаны.
— Клепики? Знаю. Один из них больше года служит мне. Ценю. Чёткий работник. Другой… Постой… тот, что добыл мне Эвелину Кропус? Постой-ка… это же он — писака?! Геля читала мне. — И вдруг жёстко: — Тот, кто воду мутит? Постой…
Как же все эти дни он не вспомнил о мальчишке? Решил же провести эксперимент. Болтливый мальчишка поможет раскрыть заговор! Про Кропус забыть, добыл и добыл! Но он вслух осмеливается произносить слова, способные вызвать у трудолюбцев ненужные мысли. Или непроходимо глуп, или отчаянно дерзок. В любом случае противник. Сам он тоже был дерзким мальчишкой и в девятнадцать лет стал вождём своего народа. Мальчишки сильнее и бесстрашнее зрелых — идут ва-банк! Наверняка Клепик во главе заговора. И, кто знает, может, специально приехал с их общей родины остановить его, Будимирова?!
Не осознание, ощущение опасности, исходящее от мальчишки, смутное, неустойчивое. Но ощущение возникло. Ещё минута, и вырисуется чёткая картина. Да, он использует мальчишку.
— Тебя может спасти доброта, — говорит Григорий.
Доброта спасёт?!
— Твой Клепик агитирует против меня.
— Ну?! — живо откликнулся Григорий, хотя почему-то побледнел. — И как же он это делает?
— Читает стихи толпе, призывает восстать против меня!