– Вы удовлетворены? – сказал он.
Все протесты давно уже смолкли. Единственным звуком в зале было ритмичное шипение жидкости, вырывавшейся из вскрытой артерии.
Очень спокойным тоном Макганн произнес:
– Вы просто ебнутый маньяк.
Оскар осторожно извлек из кармана брюк чистый носовой платок. Он был выглажен беднягой Даудом – это было одним из его последних поручений. Платок был само совершенство. Оскар расправил его острые, как скальпель, сгибы и стал вытирать об него руки.
– А как еще мог я доказать свою точку зрения? – сказал он. – Вы сами довели меня до этого. Теперь у вас есть доказательство, во всей его красе. Не знаю, что случилось с Даудом – с моим толстожопым лентяем, кажется, так вы его назвали, Алиса? – но где бы он сейчас ни был, эта тварь заняла его место.
– Как тебе стало об этом известно? – спросила Шарлотта.
– Подозрения появились у меня две недели назад. Все это время, пока он – и вы – думали, что я предаюсь развлечениям где-то в теплых странах, я не покидал города и следил за каждым его шагом.
– А что это вообще был за сукин сын? – осведомился Лайонел, дотронувшись пальцем до комка загадочных внутренностей.
– Это одному Богу известно, – сказал Годольфин. – Одно можно сказать наверняка: он не из этого мира.
– Что ему было нужно? – сказала Алиса. – Вот более существенный вопрос.
– К примеру, получить доступ в этот зал, – одного за другим он оглядел всех, кто сидел за столом, – что, насколько я понимаю, вы ему любезно предоставили три дня назад. Но я полагаю, никто из вас не сказал ничего лишнего. – Последовал быстрый обмен взглядами. – Ах, так, значит, сказали. Жаль, жаль. Будем надеяться, что эта тварь не успела сообщить о своих открытиях тем, кто ее сюда послал.
– Что случилось, то случилось, – сказал Макганн. – На всех нас лежит часть ответственности. В том числе и на вас, Оскар. Ты должен был поделиться с нами своими подозрениями.
– А разве вы поверили бы мне? – ответил Оскар. – Я и сам сначала не поверил, пока не стал замечать в Дауде некоторые перемены.
– Почему это случилось именно с тобой? – сказал Шейлс. – Вот что мне хотелось бы узнать. С чего бы им было выбирать тебя в качестве объекта наблюдения, если бы они не были уверены с самого начала, что ты – слабое звено в нашей цепи? Может быть, они надеялись, что ты встанешь на их сторону. Может быть, это уже произошло.
– Как обычно, Хуберт, ты слишком преисполнен чувством собственной правоты, чтобы заметить слабые звенья в своем рассуждении, – ответил Годольфин. – Откуда тебе известно, что я один был выбран в качестве объекта наблюдения? Можешь ли ты утверждать наверняка, что все близкие тебе люди находятся вне подозрений? Внимательно ли ты наблюдал за своими друзьями? За своей семьей? Любой из них может оказаться частью этого заговора.
Оскар испытывал извращенное удовольствие, сея эти сомнения. Он уже видел, как они дают всходы. Видел, как под уколами сомнения лопаются мыльные пузыри их самодовольной непогрешимости, которая еще полчаса назад была написана на их лицах. Стоило рискнуть с этим театральным представлением хотя бы ради того, чтобы увидеть, как они испугались. Но Шейлс продолжал упорствовать.
– И, однако же, факт остается фактом: ты был хозяином этой твари, – сказал он.
– Достаточно, Хуберт, – мягко сказал Макганн. – Сейчас не время провоцировать раскол. Нам предстоит серьезная борьба, и согласимся ли мы с методами Оскара или нет – замечу только для протокола, что я с ними не согласен, – безусловно, никто из нас не может сомневаться в том, что он на нашей стороне. – Он огляделся вокруг. Со всех сторон послышался одобрительный гул. – Одному Богу известно, на что оказалось бы способно подобное создание, поняв, что его хитрость раскрыта. Годольфин рисковал ради нас своей жизнью.
– Согласен, – сказал Лайонел. Обойдя стол, он приблизился к Оскару и вручил в свежевытертые руки палача стакан неразбавленного мальтийского виски. – Хороший парень, доложу я вам, – заметил он. – На его месте я поступил бы точно так же. Выпей.
Оскар взял стакан.
– Ваше здоровье, – сказал он, осушив виски залпом.
– Не вижу повода для празднования, – сказала Шарлотта Фивер, которая была первым человеком, вновь севшим за стол, невзирая на то, что на нем находилось. Она закурила новую сигарету и выпустила дым сквозь поджатые губы. – Если предположить, что Годольфин прав и эта тварь действительно хотела проникнуть в Общество, то мы должны задать вопрос: почему?
– Вопрос отклоняется, – сухо произнес Шейлс, указывая на труп. – Он не слишком-то разговорчив. Что, без сомнения, кое-кого весьма устраивает.
– Долго мне еще предстоит терпеть эти инсинуации? – осведомился Оскар.
– Я же сказал, Хуберт, хватит уже, – заметил Макганн.
– У нас здесь демократия, – сказал Шейлс, бросая вызов негласному авторитету Макганна. – И если я хочу что-то сказать...
– Ты уже сказал это, – заметил Лайонел, подогретый изрядным количеством алкоголя. – А теперь заткнись.
– Самое главное – это решить, что нам теперь делать, – произнес Блоксхэм. Утерев рот, он вернулся к столу, исполненный решимости вновь самоутвердиться после того, как его репутация была подорвана не вполне мужским поведением. – Наступили опасные времена.
– Поэтому мы и собрались здесь, – сказала Алиса. – Они знают, что приближается годовщина, и снова хотят затеять историю с этим чертовым Примирением.
– Но зачем они стремились проникнуть в Общество? – сказал Блоксхэм.
– Чтобы вставлять нам палки в колеса, – сказал Лайонел. – Если бы они знали, что мы собираемся делать, то могли бы перехитрить нас. Кстати говоря, галстук был очень дорогим?
Блоксхэм опустил глаза и увидел, что его шелковый галстук был весь перепачкан рвотой. Бросив злобный взгляд в направлении Лайонела, он сорвал его с шеи.
– Мне все-таки непонятно, что они могли у нас выведать, – сказала Алиса Тирвитт в своей обычной отрешенной манере. – Мы даже не знаем, что такое Примирение.
– Нет, знаем, – откликнулся Шейлс. – Наши предки пытались запустить Землю по той же орбите, что и Небо.
– Очень поэтично звучит, – заметила Шарлотта. – Но что это означает в конкретных терминах? Кому-нибудь это известно? – Последовало общее молчание. – Я так и думала. И вот мы пытаемся предотвратить то, чего даже не понимаем.
– Это был какой-то эксперимент, – сказал Блоксхэм. – И он не удался.
– Они что, были совсем чокнутыми, что ли? – спросила Алиса.
– Будем надеяться, что нет, – вставил Лайонел. – Душевные болезни обычно передаются по наследству.
– Ну, я-то уж во всяком случае не сумасшедшая, – сказала Алиса. – И черт меня побери, я абсолютно уверена в том, что все мои друзья так же нормальны и такие же люди, как и я сама. Если что-то было бы в них не так, я бы знала об этом.