– Не ходи дальше, – сказал он.
Хотя от него до мистифа было не более пятидесяти ярдов, голос Пая звучал неестественно далеко, словно пространство между ними подчинялось своим, особым законам.
– Я здесь. Ты видишь меня? – крикнул он в ответ и, обрадовавшись ответу мистифа, что тот по-прежнему его видит, вновь вперил свой взгляд в темноту. Женщина исчезла. Проклиная все на свете, он бросился к тому месту, где она стояла, когда он видел ее в последний раз, и чувство, что перед ним какое-то особое место, усилилось. Темнота словно занервничала, как неудачливый лжец, пытающийся отвязаться от него пожатием плеч. Но он не отставал. Чем большая дрожь сотрясала темноту, тем больше ему не терпелось узнать, что она скрывает. Хотя он и полностью лишился зрения, он не был слеп к тому риску, которому он себя подвергал. Несколько минут назад он говорил Паю, что все на свете уязвимо. Но никто, даже Незримый, не может отворить кровь темноте. Если она сомкнется вокруг него, он может веками впиваться в нее когтями и не оставить ни одной отметины на ее бесплотной спине. Он услышал, как сзади его позвал Пай:
– Где ты там, черт возьми?
Он увидел, как мистиф движется за ним во мраке.
– Не ходи дальше, – сказал он ему.
– Почему?
– Мне может потребоваться маяк, когда я буду искать дорогу назад.
– Возвращайся, и все.
– Только после того, как я найду ее, – сказал Миляга и двинулся вперед с вытянутыми руками.
Пол под ним был очень скользким, и он был вынужден идти с крайней осторожностью. Но без женщины, которая проведет их через горы, этот лабиринт может оказаться таким же фатальным, как и снега, от которых им удалось спастись. Он должен найти ее.
– Ты еще слышишь меня? – крикнул он назад Паю.
Голос, ответивший ему, был таким же призрачным, как если бы он разговаривал с человеком из другой страны по плохо работающей телефонной линии.
– Продолжай говорить, – крикнул он.
– Что ты хочешь, чтобы я сказал?
– Что угодно. Спой песню.
– Мне медведь на ухо наступил.
– Тогда расскажи что-нибудь о еде.
– Хорошо, – сказал Пай. – Я уже рассказывал тебе об угичи и ее животе, полном икры...
– Это самое отвратительное из того, что мне приходилось слышать за всю свою жизнь, – ответил Миляга.
– Тебе понравится, когда ты попробуешь.
– ...как говорила актриса епископу.
До него донесся приглушенный смех Пая. Потом мистиф сказал:
– Ты ведь ненавидел меня почти так же, как рыбу. Но я сумел обратить тебя.
– Я тебя никогда не ненавидел.
– В Нью-Йорке ненавидел, да еще как.
– Даже тогда. Просто я был в недоумении. Мне раньше никогда не приходилось спать с мистифом.
– Ну и как, тебе понравилось?
– Лучше, чем рыба, но не сравнить с шоколадом.
– Что ты сказал?
– Я говорю...
– Миляга? Я тебя почти не слышу.
– Я здесь, – заорал он в ответ во весь голос. – Когда-нибудь я хочу еще раз попробовать, Пай.
– Попробовать что?
– Переспать с тобой.
– Я должен подумать об этом.
– А чего ты хочешь? Предложения выйти замуж?
– Что ж, возможно, это поможет.
– Отлично! – крикнул Миляга. – Так выходи за меня замуж!
Позади него воцарилось молчание. Он остановился и обернулся. Силуэт Пая был расплывчатой тенью на фоне далекого света святилища.
– Ты слышишь меня? – завопил Миляга.
– Я думаю.
Миляга рассмеялся, несмотря на ту тревогу, которую будила в нем темнота.
– Ты не можешь раздумывать вечно, Пай, – крикнул он. – Мне нужен ответ через... – Он остановился, как только его вытянутые вперед пальцы прикоснулись к чему-то твердому и обледенелому. – О, дерьмо!
– В чем дело?
– Здесь трахнутый тупик! – сказал он, вплотную приблизившись к встреченной поверхности и ощущая ладонями лед. – Самая настоящая стена.
Но это было не все. Подозрение о том, что с этим местом не все так просто, стало сильнее, чем когда бы то ни было. Что-то скрывалось по другую сторону этой стены – если бы он только мог проникнуть туда.
– Возвращайся... – донеслась до него мольба Пая.
– Не сейчас, – сказал он самому себе, зная, что слова его не достигнут ушей мистифа. Он поднес руку ко рту и зажал в кулаке дыхание.
– Ты слышишь меня, Миляга? – звал его Пай.
Не отвечая, он ударил пневмой о стену – в этом у него был уже большой опыт. Звук удара был поглощен мраком, но освобожденная им сила вызвала ледяной град с потолка. Еще не смолкло эхо, а он уже нанес второй удар, потом третий, и с каждым разом все новые раны открывались у него на руке, добавляя кровь и ярости его ударов. Возможно, это усиливало их. Если уж его дыхание и слюна были способны на такое, то какими же силами должна была обладать его кровь или сперма?
Остановившись, чтобы вновь набрать воздуха в легкие, он услышал крики мистифа и, обернувшись, увидел, как тот приближается к нему через бушующее море теней. Не только стена и потолок над ней сотрясались от его ударов: сам воздух был в смятении, и силуэт Пая раскалывался на фрагменты. Когда он попытался сфокусировать взгляд на Пае, чтобы остановить это дрожание, большое ледяное копье упало в пространстве между ними и разлетелось на куски. Он успел закрыть лицо руками, защищаясь от осколков, но их удар отбросил его к стене.
– Ты здесь все обрушишь! – услышал он вопль Пая сквозь грохот новых падающих копий.
– Слишком поздно останавливаться на полпути! – крикнул Миляга в ответ. – Сюда, Пай!
Не потеряв своей проворности даже в этой смертельно опасной ситуации, увертываясь от льда, мистиф двинулся на голос Миляги. Не дожидаясь, пока он окажется рядом с ним он снова принялся за штурм стены, прекрасно понимая, что если она не капитулирует достаточно скоро, то они будут похоронены на этом самом месте. Схватив еще одно дыхание, он ударил его о стену, и на этот раз тени не сумели поглотить звук. Он расколол воздух, словно удар громового колокола. Ударная волна опрокинула бы его на пол, если бы руки мистифа не поддержали его.
– Это перевалочный пункт! – крикнул он.
– Что это значит?
– Теперь нужно два дыхания, – раздалось в ответ. – Мое и твое, в одной руке. Понимаешь?
– Да.
Он не видел мистифа, но почувствовал, как тот поднимает его руку к своему рту.