– Не переживай, – сказал врач. – Со временем все восстановится. Отдохнешь, успокоишься.
Но Степан врачу верил мало. А ласковые и утешительные слова молодой жены казались неискренними. Обнимал пятилетнего сына, избегая смотреть на жену. Мало ли вокруг мужиков? Погорюет месяц-другой, кого-нибудь найдет. Вот с таким настроением вернулся Авдеев в свой полк. Война стала главным делом его жизни, а друзья и экипаж заменяли все остальное.
Своими переживаниями поделился только с Саней Чистяковым.
– Слышал я, у других ребят тоже такая проблема случалась, – сказал тот. – Со временем проходит. Только не нервничай и себя не хорони.
Вроде успокоил друг. Письма от жены приходили часто. Настроение у Степана улучшилось, поверил, что все будет нормально.
Поредевший гарнизон переезда торопливо перекусил, и люди снова заняли свои места. Немцы оставили несколько постов и вели огонь из миномета. Иногда начинал стрельбу пулемет, но, опасаясь ответных снарядов, посты и минометная позиция располагались довольно далеко.
Чистяков снова обошел траншеи. Отметил напряженность на лицах бойцов. Они ожидали от него известий, что наконец приближаются наши танки и вот-вот будут здесь. Однако наступающие части находились за пределом приема радиостанций. Да и отзвуки орудийных выстрелов звучали редко.
Олег Пухов чистил свой ППШ. Рядом лежал трофейный автомат МП-40, стояла винтовка, а в нише находились гранаты и винтовочные обоймы.
– Оба диска к ППШ расстрелял, – вставая, сказал младший лейтенант. – Трофейным оружием воевать придется.
– Сиди, – опустился рядом с ним Чистяков. – Гляжу, настроение у ребят на нуле.
Младший лейтенант наморщил лоб, раздумывая, что ответить. По существу, он жил еще понятиями военного училища, где полагалось быть всегда бодрым и уверенным в победе. Откровенность там не приветствовалась. Но командир батареи Чистяков вызывал у него доверие. Ответил, что думал.
– С чего им радоваться? В удачный исход мало кто верит. Всего одна исправная самоходка осталась. Пустят фрицы полдесятка танков и смешают нас с землей.
– Не так это просто. Да и проблема для них столько танков найти. Все на передний край брошены.
– А если все же найдут? На вашу пушку остается надеяться? Так она всего одна.
Чистяков молча порылся в нише, достал немецкую гранату-колотушку и три наших РГД-33.
– Давай, снимай с них осколочные рубашки, – кивнул он на увесистые РГД-33.
– Зачем?
– Затем, чтобы вес облегчить.
Когда младший лейтенант снял с корпуса гранат рубчатые осколочные рубашки, Чистяков принес обрывок телефонного провода и скрутил связку из четырех гранат. Взвесил в руке.
– Тяжеловато. Но шагов на десять бросишь.
– Танк этим не возьмешь, – заявил сержант, подошедший поближе.
– Если на жалюзи попадешь, то двигатель из строя выведешь. Гусеницу можно разорвать.
– В нее еще попасть надо.
– Захочешь жить, попадешь. Понял меня, Пухов? Не кваситься, а делать связки. От дурных мыслей немного отвлечетесь.
Не поднял ему настроение и близкий друг Степа Авдеев. Он дописывал письмо жене.
– Прощаешься, что ли? Чего торопишься? Фрицы пока прижухли, да и наши должны скоро подойти.
– На всякий случай, Саня, – глянул на Чистякова лейтенант Авдеев. – Предчувствие у меня нехорошее.
– Мало мне десантников, теперь ты похоронную затянул.
– Эх, Санька, друг ты мой дорогой, – складывая письмо в треугольник, улыбнулся Степан. – Все будет хорошо, и победа будет за нами. Но с женой хочу по-человечески попрощаться. Ты же мою историю знаешь. Уезжал в таком состоянии, что доброго слова для нее не нашел. А она мне пишет.
Посидели, покурили. Разговор не клеился. Пришел Вася Манихин, протянул обоим лейтенантам по ломтю хлеба с заветренным желтым салом.
– Не хочется что-то, – отозвался Авдеев.
– Да и я не голодный, – сказал Чистяков.
– Жрите, не ломайтесь, – не соблюдая субординацию, пытался он по-своему поднять настроение обоим командирам. – На всех разделили, вам больше всех досталось.
В этот момент послышался вой летящего снаряда. Бронебойная болванка смела бруствер пустующего окопа, подскочила, отрикошетив от сухой земли, и упала в зашипевшую от жара траву. Следом послышался звук отдаленного орудийного выстрела, и тут же истошно закричал наблюдатель:
– Бронепоезд! Бронепоезд идет!
– Слышим мы, не голоси, – отозвался Авдеев. – А ты, Васька, куски нам суешь. В бой надо идти с пустым брюхом.
Вместо разбитой зенитки в головном броневагоне за ночь спешно установили на вращающейся платформе 105-миллиметровую гаубицу. Бронепоезд остановился в двух километрах от переезда и сразу открыл огонь. Немецкий майор, командир бронепоезда, после вчерашнего боя не собирался излишне рисковать. Длинноствольные зенитки калибра 88-миллиметров пробивали на таком расстоянии двенадцать сантиметров брони. Этого было достаточно, чтобы уничтожить тяжелую русскую самоходку, не говоря о танках.
Гаубица не обладала высокой точностью стрельбы и вела огонь осколочно-фугасными снарядами. Ее задачей было серией взрывов внести сумятицу, выбивать пехоту и не давать самоходкам и уцелевшему танку нормально целиться. То, что у Т-34 продырявлена пушка, немецкие артиллеристы не знали.
Уже с первых минут стало ясно, что в поединке с бронепоездом трудно рассчитывать на победу. Хорошая прицельность 88-миллиметровых зениток позволяла класть бронебойные снаряды все ближе к цели.
Получила попадание неподвижная машина Степана Авдеева. Снаряд угодил в орудийную подушку, где броня была толще, не пробил ее, но удар получился сильный. Наводчика сбросило с сиденья и оглушило. Текла кровь из носа у радиста. Лейтенант приказал им покинуть машину.
– Вылезайте… здесь толпа не нужна. Справимся втроем.
Гаубичный снаряд взорвался в траншее, тяжело ранив одного из десантников. Ответный огонь обеих самоходок пока не достигал цели. Зато через несколько минут снаряд из зенитки угодил в «тридцатьчетверку», стоявшую в капонире. Погиб башнер, который ночью не рисковал дежурить в танке. Смерть догнала его за броней в узком капонире, где он сидел за пулеметом, готовый отражать атаку вражеской пехоты.
Контуженный командир танка старался не смотреть на разорванное стальной болванкой тело товарища, кое-как выбрался наружу. Вместе с механиком вытащили обожженного стрелка-радиста.
Пока несли его к выезду из капонира, сами попали под языки пламени. Когда бежали наверх по аппарели (пологому спуску), за спинами уже полыхал огромный чадный костер. Лопнул топливный бак, расплескивая горящую солярку. Внутри трещали, взрывались диски с патронами, затем рванули несколько гранат, выбросив из открытых люков горящие клочья и облако крупных искр.