– Тогда обойдемся без любезностей, Дерри. Мы будем сражаться, – сказал Томас.
Это не было бахвальством. Он говорил со спокойной уверенностью, что заставило Дерри выпрямиться на стуле и стряхнуть с себя усталость и последствия воздействия бренди.
– Тогда вы погибнете. Сюда придут две или три тысячи французов, Томас Вудчерч. А сколько вас? Несколько десятков фермеров и ветеранов? Это будет бойня, и они все равно завладеют твоей фермой, когда все кончится. А теперь послушай меня. Дело сделано. Понятно? Я ничего не смог бы изменить, даже если от этого зависела бы моя жизнь. Твоя жизнь зависит от этого. Ты хочешь увидеть, как какой-нибудь французский рыцарь убьет твоего сына? Сколько ему лет? Семнадцать? Восемнадцать? Господи! В жизни бывают моменты, когда человеку приходится отступать. Я знаю, ты не любишь, когда тебя вынуждают поступать против твоей воли, Том. Но ведь мы отступили, когда нас троих атаковали пятьдесят всадников, разве нет? Мы бежали, как зайцы, и в этом не было ничего постыдного. Мы оставались в живых и продолжали сражаться. То же самое происходит и сейчас. Короли правят, а остальные применяются к обстоятельствам и стараются выжить.
– Ты закончил? Очень хорошо. Теперь ты послушай меня, Дерри. Ты сказал, что помощи не будет, и я тебя услышал. Говорю тебе, мы будем сражаться. Это моя земля, и я не уйду отсюда, даже если сам король Генрих явится сюда и прикажет мне уйти. Я плюну ему в лицо и на этот раз не побегу.
– Тогда ты покойник, и помоги тебе Бог, поскольку я не в силах тебе помочь, – бросил Дерри.
Мужчины смотрели, насупившись, друг на друга, и никто не собирался уступать. Спустя некоторое время Дерри осушил свою чашку и заговорил снова:
– Если вы будете сражаться, вас всех перебьют. Хуже того, вы сорвете перемирие, ради достижения которого я проделал такую работу. Ты понимаешь это, Том? Нужно, чтобы ты встретился со своими друзьями и передал им то, что я тебе сказал. Передай им, что необходимо смириться. Передай им, что лучше остаться в живых и начать все сначала, чем погибнуть и гнить в канаве. Тебе еще не все известно. Если ты нарушишь перемирие ради нескольких паршивых ферм, я сам лично убью тебя.
Томас невесело рассмеялся.
– Ты этого не сделаешь, поскольку обязан мне жизнью, Дерри. И не надо пугать меня.
– Я спасаю твою жизнь, советуя уехать! – крикнул Дерри. – Почему ты не желаешь прислушаться к моим словам, старый осел?
– У нас вышли все стрелы, помнишь?
– Том, прошу тебя…
– Ты был ранен в ногу и не мог бежать. Французский рыцарь увидел тебя в высокой траве и повернул в твою сторону, помнишь?
– Помню, – с грустью ответил Дерри.
– Меня он не заметил, я прыгнул на него и свалил на землю, прежде чем он успел отсечь тебе голову своим изящным французским мечом. Я вытащил нож и всадил ему прямо в глаз, в то время как ты, Дерри, стоял и смотрел. И теперь этот самый человек сидит в моей кухне, на моей земле, и говорит, что не поможет мне? Я думал о тебе лучше, в самом деле. Мы когда-то стояли плечом к плечу на поле битвы, а это кое-что значит.
– Король совсем не похож на своего отца, Том. Он словно ребенок. Не умеет воевать и не может повести за собой людей, которые умеют. Учти, мне не сносить головы, если ты кому-нибудь скажешь, что слышал это от меня. Когда мой король попросил меня добиться перемирия, я добился его. Потому что это было верное решение. Потому что в противном случае мы потеряли бы всю Францию. Прости, ибо я знаю тебя, и для меня это как острый нож – сидеть в твоей кухне и говорить тебе, что дело безнадежно. Но это так.
Томас пристально смотрел на него поверх края чашки.
– Так это была твоя идея? – В его голосе прозвучало удивление. – Кто ты, черт тебя подери, Дерри Брюер?
– Я человек, против которого тебе лучше не выступать, Том. Никогда. Я человек, которого тебе следует слушать. Потому что я знаю, о чем говорю, и не прощаю обид. Я рассказал тебе то, что знаю. Если ты начнешь войну из-за нескольких холмов и овец… Пожалуйста, не делай этого. Я добьюсь, чтобы тебе выделили другой участок земли на севере, в память о прежних временах. Это в моих силах.
– Пожертвования в пользу бедных? Я не нуждаюсь в твоей благотворительности, – процедил сквозь зубы Томас. – Я заслужил эту землю. Я заслужил ее кровью, болью и убийствами. Она моя, Дерри. Я никому ничего не должен. Никому и ничего. Ты находишься в моем доме, построенном вот этими самыми руками.
– Это всего лишь арендуемая тобой ферма, – проворчал Дерри, теряя терпение. – Оставь ее и уходи.
– Нет. Это ты должен уйти, Дерри. Ты сказал все, что нужно.
– Ты выгоняешь меня? – недоверчиво спросил Дерри.
Он сжал кулаки. Слегка наклонив голову, Томас буравил его взглядом из-под насупленных бровей.
– Да. Я рассчитывал на большее, но ты все доходчиво объяснил мне.
– Ладно.
Дерри поднялся на ноги, и одновременно с ним встал Томас. Они стояли друг против друга в маленькой кухне, наполняя ее своей яростью. Дерри взял вощеный плащ и резким движением натянул его на плечи.
– Король хотел перемирия, Том, – сказал он, распахивая дверь. – Он отдал за него некоторые свои земли, и с этим ничего не поделаешь. Не будь дураком. Спасай свою семью.
В кухне засвистел ветер, задрожало пламя очага, полетели искры. Оставив дверь открытой, Дерри растворился в ночи. Томас подошел к двери и закрыл ее.
Поднявшись на волне, корабль так внезапно нырнул в морскую пучину, что у Маргариты едва не вывернуло желудок. Палубу захлестнула вода, еще больше увеличив толщину соляной корки, сверкавшей на поручнях и на всех открытых деревянных поверхностях. Над ее головой трепетали и хлопали паруса, и Маргарита не могла припомнить, когда ей было так хорошо. Второй помощник капитана проревел команду, и матросы полезли вверх по канатам толщиной с ее запястье, передвигая реи, чтобы натянуть паруса. Она увидела Уильяма, который шел широким шагом вдоль палубы, держась одной рукой за поручень.
– Одна рука для корабля, другая для себя, – пробормотала она, довольная своими новыми познаниями в английском языке и морском деле.
Как могла она дожить до четырнадцати лет и ни разу не побывать в море? Путь из Сомюра был долгим во всех отношениях. Капитан обращался с ней чрезвычайно почтительно, постоянно кланяясь ей и ловя каждое ее слово, будто это было высшее проявление мудрости. Ей очень хотелось, чтобы свидетелями этого стали ее братья, а еще лучше – Иоланда. Воспоминание о сестре отозвалось болью в ее душе, но она превозмогла ее, подняв высоко голову и вдохнув полной грудью воздух, настолько холодный и свежий, что он обжег ей легкие. Отец отказался послать вместе с ней хотя бы одну горничную, чем привел Уильяма в бешенство. Она даже испугалась, что английский лорд ударит Рене Анжуйского.
Возникла весьма неприятная ситуация, но Уильям все-таки сдержался и в конце концов на свои деньги нанял для нее в Кале двух горничных.