– Что?
– Убийство. Я знаю людей, которым это доставляет удовольствие. Мне самому никогда не нравилось убивать, и всегда казалось странным, что кто-то может хотеть этого. Для меня это всегда было как работа. При необходимости, конечно, надо, но я не стал бы специально искать, кого прикончить. А вот некоторые мои знакомые так делали.
Рован в недоумении покачал головой:
– Нет… Господи, нет… получать от этого удовольствие…
Он удивился, когда отец одобрительно похлопал его по спине.
– Молодец. У меня появился аппетит. Я еще очень слаб, и меня мог бы напугать мальчик с палкой, поэтому не поищешь ли ты еду в доме? Нам нужно найти место для отдыха и переждать там день, но перед этим необходимо что-нибудь съесть.
– А ты не хочешь остаться в этом сарае? – спросил Рован, с опаской покосившись на темный дверной проем.
– Сынок, там же покойники и весь пол в крови. Ну, давай же! Нам еще нужно пройти несколько миль, а у меня уже сводит судорогой желудок. Есть французов я не собираюсь, по крайней мере, сегодня.
Рован слабо улыбнулся, но в его глазах сквозила тревога. Ухмылка, давшаяся Томасу с большим трудом, сползла с его губ.
– Что такое? – спросил он, увидев, что лицо сына исказила гримаса.
– Тот, что лежит в сарае… Его… мужское достоинство… было твердым… Господи, отец, это было ужасно.
– А-а, – произнес Томас.
Он тоже грелся на солнце.
– Наверное, ты ему понравился.
– Отец! Как ты можешь!
Рована передернуло, а Томас, увидев это, весело рассмеялся.
– Однажды я стоял в карауле ночью, после сражения, – сказал он. – Мне было тогда всего лет двенадцать. Я сидел, а вокруг лежали мертвые солдаты. Спустя некоторое время они начали рыгать и выпускать газы, совсем как живые люди. Дважды один из них резко садился, подобно человеку, которому внезапно пришла в голову мысль. Неожиданная смерть – странная вещь. Тело не всегда знает, что оно мертво, по крайней мере поначалу. В детстве я видел… то, что видел сейчас ты, у повешенного человека. У виселицы среди зевак стояла пожилая женщина, и когда все разошлись, она принялась рыть землю под ногами висельника. Когда я спросил ее, что она делает, женщина сказала: из семени висельника вырастает корень мандрагоры. Услышав это, я убежал. Мне не стыдно говорить тебе об этом, Рован. Я бежал до самого дома.
Они замолчали, услышав какой-то неясный шум, и, обернувшись, увидели старого гуся, тяжело ступавшего среди росших возле дома деревьев, с одного из которых свисала веревка. Собирая с земли крошки, птица поглядывала на двух незнакомых мужчин, стоявших в его дворе.
– Рован, – произнес вполголоса Томас, – если ты видишь камень, медленно подойти и подними его. Постарайся перебить ему крыло.
Рован отыскал взглядом камень размером с кулак и поднял его с земли.
– Похоже, он не боится нас, – сказал он, направляясь к птице.
Гусь зашипел и расправил крылья. Получив удар камнем, он с гоготом повалился на бок, обнажив спутанные, испачканные грязью перья нижней части своего тела. Рован молниеносно схватил его за шею и потащил к сараю. Птица сопротивлялась, хлопая крыльями, пока короткий взмах ножа не оборвал ее жизнь.
– Возможно, этим утром ты опять спас меня, – сказал Томас. – Нам нельзя разводить огонь, поэтому выпьем кровь, пока она теплая. Ты молодец. Я, наверное, расплакался бы, как ребенок, если бы ему удалось сбежать от нас.
Рован улыбнулся. Странно, но настроение у него заметно улучшилось. Прежде чем резать птицу, он тщательно вытер нож об одежду одного из убитых им французских солдат.
– Жаль, твоего деда нет с нами, – сказал Йорк, отхлебнув глоток вина. – Старик всегда радовался, когда рождались дети. Еще бы: у самого-то их было целых двадцать два! Мне сказали, предзнаменования благоприятны. Наверняка будет мальчик.
Он стоял во внутреннем дворике, под крышей из дубовых досок и керамической плитки, в окружении стен из камня кремового цвета. Белая роза дома Йорков присутствовала всюду. Она была изображена на деревянных балках и вырезана в каменных плитах. Откуда-то сверху донесся крик, заставивший его собеседника вздрогнуть.
Ричард Невилл был так же высок, как и его дядя, но ему еще предстояло отрастить бороду. Его дед действительно, будучи дважды женат, произвел многочисленное потомство, и у Ричарда было множество теток, имевших детей его возраста. Старший Невилл отличался мужской силой, которой другим оставалось лишь завидовать.
Не дав Ричарду открыть рта, Йорк заговорил вновь:
– Совсем забыл! Я должен поздравить тебя с новым титулом, который ты вполне заслужил. Твой отец должен быть счастлив, что ты теперь граф Уорвик.
– Вы чрезвычайно добры, ваша милость. Я все еще выясняю, какие последствия это влечет за собой. Отец очень доволен, что я получил титул и что нашей семье отойдут соответствующие земли, как вам, вероятно, известно. К сожалению, я почти не знал деда. Когда он умер, я был еще ребенком.
Йорк рассмеялся, опорожнил кубок и поднял его, дабы слуга налил еще вина.
– Если ты хотя бы наполовину таков, каким был Ральф Невилл, то и тогда будешь дважды благословлен судьбой. Он взял меня на воспитание, когда я, вследствие обрушившегося на нашу семью несчастья, остался сиротой. Старый Невилл сохранил все мои поместья и титулы. Он ничего не просил взамен, хотя мне было известно, что ему хотелось, чтобы я женился на Сесилии. И несмотря на это, он оставил за мной право выбора. Это был… человек большой личной чести. Я не знаю более высокой похвалы. Надеюсь, ты понимаешь. Я обязан ему очень многим, Ричард – нет, граф Уорвик.
Йорк взглянул на племянника с улыбкой. В этот момент наверху вновь раздался крик.
– Вы совсем не волнуетесь? – спросил Ричард Уорвик, вертя в руке кубок и устремив взгляд вверх, словно пытаясь проникнуть сквозь потолок в таинство рождения человека.
Йорк пожал плечами.
– Пятеро действительно умерли, но шестеро выжили! Если бы я был игроком, то не поставил бы против рождения еще одного здорового мальчика Йорка. Двенадцать – число апостолов, как любит говорить мой ученый доктор. Он считает, будто это число обладает могущественной силой.
Йорк замолчал, вспомнив о том, что двенадцатым апостолом был Иуда. Молодой человек помрачнел, поскольку ему в голову пришла та же мысль, но он предпочел не говорить об этом.
– Или, может быть, седьмой выживший, – сказал он, чтобы прервать затянувшуюся паузу. – Семь – счастливое число.
Услышав его слова, Йорк заметно расслабился. Несмотря на его беззаботный вид, в последнее время герцога одолевали тревожные мысли. Он в очередной раз дал слуге знак наполнить кубки, и Уорвику пришлось быстро допить свое вино. Он почувствовал, как по его телу растекается тепло. Это было как нельзя более кстати. Может быть, замок Фотерингхей и был хорошо укреплен, но в его стенах, даже под крышей внутреннего дворика, было очень холодно. Огонь, горевший в расположенном неподалеку очаге, готов был поглотить оболочку и пуповину новорожденного. Казалось, исходившее от него тепло рассеивалось еще до того, как успевало достигнуть двух мужчин.