В этот период, «самый трагичный во всей французской истории» — как назвал это время главный исследователь истории Франции, — Жоффр не поддался панике, как Джон Френч, не колебался, как Мольтке, не лишился на какое-то мгновение присутствия духа, подобно Хейгу или Людендорфу, и не впал в пессимизм, как Притвиц. Даже если его спокойствие проистекало от недостатка воображения, все равно для Франции оно оказалось счастливым обстоятельством. На нормального человека, писал Клаузевиц, опасность или навалившаяся ответственность действуют удручающе, если же эти переживания «окрыляют и обостряют способность суждения, то, несомненно, мы имеем дело с редким величием духа». Если на ум Жоффра опасность не оказала никакого влияния, то она укрепила в нем твердость духа и характера. Когда вокруг все начало рушиться, он сохранил прежний ровный уклад жизни, как и раньше, прочно держал в своих руках власть; Фош, встретившийся с ним 29 августа, отметил «удивительное спокойствие», которое удержало французскую армию от распада в час, когда ей была так необходима скрепляющая сила уверенности. В один из этих дней полковник Александр, вернувшись из поездки в 5-ю армию, решил, что мрачное настроение Жоффра объясняется «плохими новостями, которые я привез ему».
— Как?! — воскликнул Жоффр. — Вы не верите больше во Францию? Идите и отдохните. Вот увидите — все будет хорошо».
Вечером 29 августа, в 10 часов, он приказал Ланрезаку отступить и взорвать за собой мосты через Уазу. Генерал д’Амад получил указание взорвать мосты через Сомму у Амьена и отходить вместе с армией Монури. 4-я армия, находившаяся справа, получила приказ направиться к Реймсу. Генерал де Лангль, требовавший отдыха для своих войск, услышал от Жоффра, что отдых зависит только от противника. И наконец, этим же горьким вечером Жоффр с тяжелым сердцем приказал готовиться к уходу из Витриле-Франсуа, города «несбывшихся надежд и утраченных иллюзий». Главный штаб перемещался вглубь страны, в Бар-сюр-Об, на восточном притоке Сены. Эти новости распространились среди офицеров штаба и, как неодобрительно выразился Жоффр, «еще больше усилили состояние нервозности и тревоги».
Вследствие ошибки штабных работников приказ Жоффра поступил к Ланрезаку только утром, заставив командующего провести ночь в напрасном беспокойстве. К счастью, фон Бюлов не возобновил наступления и не стал преследовать отступающие войска Ланрезака. Результаты боев были неясны как французам, так и немцам. Любопытно, что Бюлов сам не имел четкого представления об исходе сражения и поэтому уведомил главный штаб об успехе и одновременно отправил к фон Клуку капитана из штаба, сообщить, что его армия «измотана после боев под Гюизом и не в состоянии преследовать противника». Не зная этого, французы — Жоффр и Ланрезак — стремились к одной-единственной цели: вывести 5-ю армию из зоны боев и соединить ее с другими французскими частями до того, как немцы обойдут ее с левого фланга.
Тем временем угроза Парижу со стороны наступающего правого крыла германских армий стала очевидной. Жоффр телеграфировал Галлиени, чтобы тот приказал заложить взрывчатку под мосты, расположенные в непосредственной близости от Парижа — через Сену к западу от столицы и через Марну — к востоку. По требованию Жоффра, у каждого из мостов был выставлен дежурный взвод саперов, готовых уничтожить их в любую минуту, как только будет получен приказ. Отступавшая армия Монури прикрыла бы Париж и, естественно, стала бы той группой из трех корпусов, в которых так нуждался Галлиени. Но для Жоффра и его штаба Париж оставался всего лишь «географическим понятием». Оборонять Париж только ради самого города и отдать в полное распоряжение Галлиени армию Монури вовсе не входило в планы Жоффра. Париж, считал он, падет или выстоит, но в результате генерального сражения, которое даст вся французская армия под его личным руководством. Однако парижанам судьба столицы была далеко не безразлична.
Первые впечатления об исходе боев под Сен-Кантеном и Гюизом усугубили мрачные настроения в городе. Утром, когда это сражение еще только начиналось, вице-председатель сената Турон, промышленный магнат севера, «словно вихрь» ворвался в кабинет президента Пуанкаре. «Главный штаб обманул» правительство, заявил он, наш «левый фланг смят, и немцы стоят у Ла-Фера». Левый фланг, ответил Пуанкаре, повторяя твердые заверения Жоффра, обязательно выдержит, и, как только 6-я армия будет готова к боям, наступление сразу же возобновится, однако в глубине души он опасался, что Турон может оказаться прав. Начали поступать туманные сообщения, указывающие, что идет крупное сражение. Каждый час президент получал противоречивые сведения. К концу дня в его кабинет вновь влетел Турон, возбужденный еще больше, чем прежде. Он только что разговаривал по телефону со своим коллегой Селином, сенатором от департамента Эна, имение которого находилось в окрестностях Сен-Кантена. Селин наблюдал за боем с крыши своего дома. Он видел наступающие французские войска, клубы дыма и черные разрывы снарядов на фоне неба. Затем, подобно полчищу серых муравьев, подошли немецкие подкрепления и отбросили французские войска. Атака не удалась, бой был проигран, и, сообщив обо всем этом, Турон в слезах покинул кабинет президента.
Вторая стадия этого сражения, бой под Гюизом, не попала в поле зрения сидевшего на крыше сенатора, и правительство знало о ней еще меньше, чем главный штаб. Ясно было одно — попытки Жоффра остановить продвижение правого крыла германских армий провалились, и Парижу угрожала осада, и его жителям, возможно, вновь, как и в 1870 году, придется есть крыс. В связи с реальной угрозой падения столицы министры, которых уже со времени Пограничного сражения преследовала мысль о переезде правительства в другой город, теперь начали обсуждать этот вопрос открыто и в срочном порядке. На следующее утро в Париж прибыл полковник Пенелон, поддерживавший связь между главным штабом и президентом страны. Его обычно улыбающееся лицо было мрачным, он признал, что сложилась «чрезвычайно серьезная» обстановка. Военный министр Мильеран тут же предложил перевести правительство в другой город, чтобы оно не оказалось отрезанным от всей страны. Галлиени, срочно вызванный на совещание, посоветовал позвонить Жоффру. Тот признал, что обстановка действительно оставляла желать лучшего; 5-я армия сражалась хорошо, но не оправдала его надежд, англичане «не устояли», наступление противника замедлить невозможно, и над Парижем нависла «серьезная угроза». Он порекомендовал правительству уехать из столицы, ибо в противном случае оно станет приманкой для врага. Жоффр прекрасно знал намерения противника, стремившегося в первую очередь уничтожить французскую армию, а не правительство. Однако фронт приближался к Парижу, и пребывание правительства в военной зоне могло бы поставить вопрос о пределах его властных полномочий как главнокомандующего. Если бы министры переехали в другой город, Жоффр избавился бы от источника помех, а роль его штаба еще больше возросла. Когда Галлиени позвонил Жоффру по телефону, попытавшись внушить мысль о необходимости обороны Парижа, как средоточия материальных и моральных усилий войны, и вновь попросил Жоффра выделить для встречи противника еще на дальних подступах к городу армию с тем, чтобы избежать его осады, то главнокомандующий туманно пообещал направить к Парижу три корпуса, хотя и не полной численности и состоящих в основном из резервных дивизий. У Галлиени сложилось впечатление, что Жоффр считал оборону Парижа делом нестоящим и по-прежнему не желал ослаблять ради него свою армию.