Зачем он это делает? Зачем пытается разобраться в жизни Густава, своих проблем мало? Не лучше ли отойти в сторону и попросту вернуться к жене?
Имеет ли право лезть в чужую жизнь, даже прошлую?
Сомнения оборвал звонок Линн. Жена призналась, что соскучилась, в голосе слышалось желание. Это было необычно для сдержанной Линн, а потому Ларс отнесся к намерению присоединиться к нему осторожно.
Он много месяцев приручал Линн, даже став ее мужем, почти каждый раз начинал заново. Когда-то казалось, что разрушил этот защитный барьер, освободил ее от нее самой, но она снова и снова закрывалась. Со временем заниматься преодолением одного и того же заграждения надоело, Ларс смирился с тем, что Линн предпочитает жизнь обычной женщины, для которой муж нечто вроде предмета мебели, ну и сексуального партнера поневоле.
Ее готовность заняться сексом словно сама собой подразумевалась, а ему хотелось услышать просьбу о сексе. Ее согласие на какие-то эксперименты было молчаливым, а он ждал просьбы об этих экспериментах.
Густав смог завести Фриду в самые дебри отношений Топ-Боттом, но не смог разбудить. Это даже хорошо, что у них все развалилось, слишком они разные. Были разные, теперь уже все равно.
Но иногда Ларсу казалось, что у них с Линн также. Жена словно спящая красавица, не поцелуешь – не разбудишь, не разбудишь – не поцелует. А хотелось, чтобы не просто поцеловала, но и бесстыдно прижалась обнаженным телом, стаскивая с него джинсы, хотелось чувствовать себя желанным.
Бывали минуты, когда и такое происходило, в самом начале их отношений он разбудил спящую красавицу, превратив ее в развратницу в спальне, но после рождения дочери и разных произошедших с ними неприятностей красавица снова уснула. Она никуда не делась, но спала, спали чувства, спали желания…
И вот теперь «я соскучилась». Просто слова? Скорее всего, но Ларс все равно очень рад даже такой малости, даже тому, что Линн без мужа скучно. Хорошо бы, чтобы это не было продиктовано ревностью, у Линн такое возможно, она прилетала в Лондон и, увидев его кузину Джейн рядом с ним, едва не развалила их отношения, мало того, попала в такую передрягу, из которой выбралась с огромной потерей.
Вспоминать об этом не хотелось, Ларс винил в случившемся себя.
Но ревность Линн не раз ставила их брак на грань развала. Конечно, он давал повод для ревности, приходилось это признать, невольно, но давал. Сама Линн твердила, что дело не в ревности, а в его недоверии к ней, мол, если бы она понимала, что муж ничего не скрывает, а то ведь то и дело вылезают новые тайны…
Он мог бы сказать другое: если бы она призналась, что ревнует, не сваливала на недоверие, он мог бросить все, уехать с ней и дочкой на необитаемый остров, чтобы не к кому было ревновать. Но Линн ни за что не признается, она скорее свалит вину на что-то другое.
Не признается в своих чувствах, своей любви, своем желании. Даже в том, что тоскует по уничтоженной «комнате боли» и обыкновенной порке флоггером не признается. Будет ждать, пока он сам не возьмет в руки девайс и не поставит ее раком.
Но Ларс больше этого не делает, не потому что не хочет, просто не хочет быть в роли просителя. Желание – это не милость, оно должно быть обоюдным, и признаваться в нем тоже должны оба, иначе один оказывается в роли просителя. Он не был просителем, когда только учил ее, но учеба закончена, пора бы повзрослеть.
Ларс вздохнул: посмотрим, что сулит приезд Линн. На перемену в отношениях он не рассчитывал, в лучшем случае будет пара ночей с активным сексом. Для себя решил: не попросит, даже по попке не шлепну.
Проблемы семьи Густава сами собой отошли на задний план, но в церковь он все же сходил, и не зря. Строгая пожилая женщина на вопрос о семье Ольстенов кивнула и вытащила из огромного шкафа столь же большую книгу. Оказалось, что у нее записаны все семьи и отдельные люди, когда-то жившие в Галливаре и относившиеся к их приходу.
Нашлись и Ольстены.
– Мать с младшими уехала в Квиккчокк, у них там какие-то родственники. Старшая дочь была в Лулео, в Гаммельстаде. Думаю, там ее можно найти и сейчас. Раньше она всегда приезжала на воскресные службы, я встречала по воскресеньям Сару.
Ларс подумал, что если это раньше случалось восемнадцать лет назад, то едва ли стоит надеяться на такое постоянство. Женщина видно поняла его сомнения, возразила не высказанным мыслям:
– Люди в провинции не то, что у вас в Стокгольме. Мы придерживаемся традиций, в этом наша сила. Обратитесь в церковь в Гаммельстаде, там скажут.
– Скажите, а что за отношения были в семье?
Под строгим взглядом пожилой дамы Ларс поспешил объяснить свой интерес:
– Друг ничего не рассказывал, но почему-то же они не общались столько лет. Мы не смогли никого позвать на похороны.
– Как умер ваш друг? Это ведь старший мальчик из семьи Ольстенов?
– Старший. К сожалению, его убили.
– Вот то-то и оно, – наставительно произнесла дама, словно убийство Густава все объясняло. – Ваш приятель просто был… своеобразным. А семья хорошая. Строгая, возможно, слишком строгая. Ему было не по нутру, вот и не подчинялся.
Внутри у Ларса тоже все взбрыкнуло. Если избиение мальчишек считать строгостью, то что же тогда преступление?
– Но ведь один из их мальчиков утопился?
– Просто утонул, так бывает.
Голос дамы стал совсем ледяным, Ларс понял, что ничего не добьется и поспешил закончить разговор.
– Спасибо за информацию. Скажите только: стоит ли мне искать их в Квиккчокке? Может, лучше не ворошить старое, если уж они не встречались столько лет и ничего друг о друге не знали?..
Дама кивнула, словно, наконец, услышала что-то толковое после многих глупостей:
– Конечно, не стоит. И Сару тоже не трогайте. Если бы они хотели, то общались между собой.
– Я последую вашему совету…
Мысленно в начале фразы Ларс добавил: «Черта с два», но строгой даме знать об этом не обязательно. Для себя он решил, что в Квиккчокк и Гаммельстад поедет обязательно.
Вот только Линн встретит и поедет. Интуиция подсказывала, что именно там может крыться разгадка убийства Густава.
Но сейчас его мысли заняты не предстоящей поездкой и даже не гибелью приятеля, а Линн.
Конечно, Ларсу очень хотелось затащить Линн прямиком в номер и вывесить на двери табличку «Не беспокоить» на пару суток. Но он почему-то предложил сначала съездить в Гаммельстад, чтобы поговорить с Сарой, а потому уж закатиться куда-нибудь подальше Лулео и побыть вдвоем, не думая о каких-то делах.
Линн согласилась.
Знай она, что произойдет потом, артачилась бы изо всех сил, потребовала внимания к себе, а не к делам погибшего Густава.
Но человек никогда не знает, что может последовать за любым из его даже самых безобидных поступков. А если бы знал, жить стало неинтересно.