Ставки обычно делаются из расчета три к одному, что не пойдет. Таким образом, проблема приобретает общественное звучание. Наши дорогие соседи перед тем, как выйти в город, имеют обыкновение спрашивать нас через окно:
— Ну, он останется дома?
И Амир остается дома. Разумеется, так было не всегда. Когда мы впервые отвели наше чадо в близлежащий сад — было это на исходе октября, если память мне не изменяет, — ребенок сразу же адаптировался среди других детей, весело носился вместе с ними, делал корзинки из пластических материалов, танцевал под аккордеон — словом, был еще зеленым и неопытным в своей профессии. На следующий день он уже стал на верный путь:
— Не хочу идти в сад! — орал Амир, нос его стал шафранного цвета. — Папа, мама, не сад! Не сад!..
Мы спросили его — почему не сад, ведь ты себя там прекрасно чувствовал, разве нет? Мы не получили от ребенка никакой существенной информации. Он просто не хотел, вот и все. Ни за что не хотел. Он бы предпочел эмигрировать из страны, но не ходить в сад. Амир — опытный притворщик, и, если он включает свою сирену в режиме нон-стоп, он достигает весьма высоких частот в показательном плаче.
На следующий день он тоже остался дома. Зелиги не скрывали своего мнения о нашей беспомощности.
— Глупости, — заявила Эрна на лестничной площадке, — этот ребенок ничего не любит и не ценит, таковы факты. И нечего с ним спорить, надо отвести его в сад, оставить там, и все тут…
Мы ценили эту крупную и энергичную женщину за ее силу духа. Она из тех, кто не умничает. Жаль, что как раз у нее детей нету. Под ее влиянием мы упаковали Амира и взяли его в путешествие, из которого не возвращаются. Мы прибыли к воротам сада, высадили его, и все тут. Наше чадо верещало как ворона, но это нас волновало как прошлогодний снег. Мы с женой пожали друг другу руки с видимым удовлетворением и забыли о существовании этого трусливого существа напрочь.
Плачет? Пусть поплачет! Для этого у него и глотка. Так ведь?
Лишь по прошествии определенного времени, целой минуты или даже более того, в наших сердцах пробудилось сомнение: неужели он до сих пор плачет? Мы побежали в сад и нашли нашего студента висящим на железных воротах заведения и призывающим к свободе в две глотки. Он расшатывал изо всех своих сил тяжелые ворота, то есть себя самого:
— Мама, мама!
Политика силы провалилась, насилие вызвало лишь насилие.
На следующий день всю округу облетело известие: он снова не пойдет в сад.
Но здесь произошел решительный поворот, как и в любой истории, взятой из жизни.
В тот вечер нас пригласили Биренбоймы, живущие на другом конце улицы. Приятная пара, ничего особенного, но все-таки… В процессе беседы мы описали свежими красками историю об утраченном саде.
— Не хочет он туда идти, — подытожили мы, — ни за какие коврижки в мире.
— Конечно, не хочет, — заметила госпожа Биренбойм, очень культурная женщина, — вы просто пытаетесь применить к нему силу, как будто жеребенка объезжаете. Наш Габи тоже отказывается идти в сад, но нам никогда не приходило в голову его заставлять. Мы терпеливо подождем, пока он сам попросит отвести его в сад. Если вы будете вести себя так, как сейчас, то, возможно, ребенок обнаружит по отношению к себе насилие и в школе, и у него разовьется внутреннее сопротивление к учебе. Мы не заставляем. Это, разумеется, связано с некоторыми проблемами в семье, теряется время, но это стоит того, ведь ребенок вырастет душевно здоровым.
Желтая зависть охватила нас:
— И вам удается ваша методика?
— Исключительно, — подтвердили хозяева дома, — время от времени мы спрашиваем Габи, как бы между прочим: «Габи, может, завтра пойдешь в сад?» — вот и все. Не хочет — не надо. В один прекрасный день, мы уверены, он сам попросит нас отвести его в сад. В этой «холодной войне» надо бороться до конца…
Габи просунул голову внутрь:
— Папа, послушай!
— Иди, Габи, представься дяде, — сказал Биренбойм, — у дяди есть сын Амир.
— Да, — сказал Габи, — выслушай меня.
— Погоди немного.
— Нет, сейчас!
— Прежде всего будь хорошим мальчиком и представься дяде.
Я пожал руку Габи. Симпатичный мальчик, высокий и стройный, очень похожий на популярного певца Арика Айнштейна, только немного старше его. Кажется, он не брился несколько дней.
— Простите нас…
Биренбойм направился в детскую укладывать мальчика.
— Габи, — спросила госпожа Биренбойм как бы невзначай, — может, хочешь пойти завтра в сад?
— Нет.
— Ну, как хочешь, дорогой, спокойной ночи!
Мы остались с матерью.
— Меня не волнует, что он не хочет, — отметила г-жа Биренбойм, — он уже в призывном возрасте и, конечно, чувствовал бы себя странно среди этих малышей…
Мы покинули Биренбоймов, охваченные думами. Со всем нашим уважением к воспитательной системе наших гостеприимных хозяев, мы не можем согласиться с результатами их системы. Вообще-то, решили мы, этот сад создает очень много сложностей и стал, по сути, главной проблемой нашей жизни.
И вообще — кто сказал, что нужно ходить в сад? Ну я, допустим, ходил. Ну и что? Нужно избавиться от этого кошмара. Наш семейный врач окончательно развеял наши колебания, сказав:
— Сегодня вообще опасно водить ребенка в сад. Дети заражают друг друга разными летними заболеваниями…
Мы позвали нашего студента с несказанным облегчением:
— Амир, тебе сильно повезло, господин доктор запретил тебе ходить в сад, чтобы ты не заразился там разными жуткими болезнями. С садом покончено, слава Богу…
С тех пор у нас нет никаких проблем с садом. Амир просиживает там целыми днями, ожидая бактерий. Его оттуда теперь трактором не вытащишь. Когда наши сопереживатели спрашивают, как случилось это чудо, мы лишь поводим бровями и говорим:
— При помощи медицинской методики.
Если бы Штоклер не пригласил нас в гости в тот злосчастный четверг, может, мы до сих пор оставались бы свободными людьми. Но он нас пригласил. И вот мы заходим в его квартиру, и у нас сразу резко дыхание перехватывает. По всей территории, куда ни кинешь взгляд, разбросаны потрясающие аквариумы, подобающе освещенные, и населяют их мелкие жители, резвящиеся как рыба в воде.
— Это придает смысл жизни, — взволнованно прошептал Штоклер, — вы просто не представляете, насколько это успокаивает нервы — сидеть и наблюдать за ними. Просто наблюдать…
В одной из банок мы заметили крохотных рыбок, выделяющихся особой прелестью. Они переливались всеми цветами радуги.
— Это гуппи, — пренебрежительно заметил Штоклер, — самые дешевые рыбки. Каждый стремится от них избавиться.