В эти нелегкие дни Штоклер протянул мне руку помощи и всячески поддерживал. Время от времени он выбалтывал мне самые тайные секреты относительно размножения пижамок. Например, добавить в воду поваренной соли. Две ложечки на полтора галлона. Добавил. Ни одной икринки из этого не получилось, только одна пижамка, почему-то ненавидящая соль, дико укусила меня. Мазлегович постановил: ошибка моя была в том, что я не промыл песок дождевой водой через шелковый носок. Я это сделал. Тогда жена переехала жить в другое место. Размножение? Какое там размножение — рыбы разбрелись кто в лес, кто по дрова. Штоклер предложил старинный трюк японских рыбаков: разбросать цветные бисеринки по почве аквариума. Разбросал. Так рыбы, вместо того чтобы заботиться о новых поколениях, стали играть в бисер.

Нет, какое-то размножение все же было в окружающей среде. Непонятно как в одной из банок оказались две несчастные гуппи, — наверно, они попали сюда вместе с последними тридцатью пижамками. Через несколько дней они породили около пятидесяти замечательных потомков. Я их всех вынул. Кому нужно размножение рыб, которые размножаются? Мне нужны маленькие пижамки, только пижамки…

* * *

И тогда в мире безмолвия наступило потрясение. Штоклер прокололся.

Захожу я к нему как-то и вижу у него в емкостях новый выпуск сводящих с ума пижамок — около двухсот штук, весело резвящихся в воде. Я потерял остатки самообладания. Я стал перед ним на колени и обхватил его ноги.

— Ради Бога, — взмолился я, — я знаю, что здесь кроется какая-то тайна, какая-то изначальная загадка, как в тайной религии друзов, и эту тайну вы с Мазлеговичем от меня скрываете. Я знаю, что непорядочно требовать от вас открыть мне тайну, которую вы постигли в ходе многолетних опытов, но я так больше не могу. Смилуйтесь надо мною, поведайте тайну, Штоклер. Что вы делаете с пижамками, что им вдруг хочется иметь детей? Отчего им вдруг хочется хотеть? Ради Бога…

Штоклер посмотрел на меня долгим взглядом, и я понял, что мои мольбы разжалобили его сердце.

— Идите домой и разотрите гнилую банановую кожуру в бензине. Высушите и разотрите в порошок. Положите полторы ложечки на галлон…

Я сломя голову побежал домой. То есть к Мазлеговичу. Шторы магазина были уже опущены, и я прокрался в магазин незаметно. И вот, гляжу я, стоит Мазлегович в сумраке, открывает пакет с надписью Made in Germany и достает оттуда… нейлоновые мешочки с тысячами крохотных пижамок…

Я бросился на него с диким криком. Мазлегович весь затрясся:

— Кто их знает, как размножаются эти чертовы рыбы, — промямлил он, краснея, — только одно предприятие в Гамбурге… все у них покупают… Штоклер купил у меня вчера двести красоток… вы можете заплатить наличными, как он… я никому не скажу…

Так я открыл жгучую тайну друзской религии. Размножение по почте. Ну, Штоклер, погоди!

— Ладно, — процедил я сквозь зубы, — сколько стоит пакет?

Короче — через несколько дней Штоклер побывал у меня дома. Я бросился ему на шею с глухими рыданиями:

— Огромное спасибо, дорогой друг, раствор банана в бензине сотворил чудеса…

Штоклер вперился в шестнадцать аквариумов, покрывавших все столы, стулья, шкафы и кровати, в каждом из них резвились маленькие жизнерадостные пижамки…

Штоклер с диким криком побежал домой. Вчера я встретил его у Мазлеговича, где он покупал новую порцию рыб. Он со мной даже не поздоровался. Очевидно, этот самый чертов раствор сделал свое дело. Я понял, что теперь я могу быть уже в полном смысле слова рыбоводом. Я демонстративно купил еще семь аквариумов для размножения, и вышел уверенным шагом настоящего рыбовода, который покупает рыб и разводит аквариумы.

Что купить воспитательнице?

Я лежу на диване в полном облачении. Над моей головой — горящее бра, под ногами — утренняя газета. В голове мысли гоняются друг за дружкой. Моя совсем маленькая женушка присела у зеркала в другом конце комнаты и намазывает на лицо биоплацентарный крем, существенно освежающий клетки кожи. Это время нелегкого покаяния для творца моего возраста. Вот уже несколько недель я решаю непростую дилемму, и я больше не могу игнорировать ее, я должен поделиться с кем-нибудь тем, что решит мою судьбу на ближайшее десятилетие. Ведь для этого человек женится, не так ли?

— Дорогая, — говорю я сдавленным голосом, — я должен тебе кое-что рассказать, и я прошу не пугаться и не делать поспешных выводов. Вот уже давно зреет во мне ощущение, что я как художник зашел в тупик и что мне лучше прекратить писать на год-два. Я уже не могу придумать ничего нового, занятие сочинительством опустошает меня начисто. Только ты должна правильно меня понять. Мне нужен отдых…

Жена молча намазывает биоплаценту.

— Разве я не прав? — спрашиваю я в некотором напряжении. — Скажи, я не прав?

Жена поворачивается ко мне, смотрит проникающим взглядом и некоторое время не отвечает.

— Эфраим, — тихо говорит она, — надо купить что-то воспитательнице.

— Когда?

— Она уходит в конце недели, ее мужа переводят в Беэр-Шеву. Нужно купить ей какой-то подарок от имени всех мам.

Этот ответ меня совершенно не удовлетворяет.

— Скажи, почему ты не слушаешь, когда я к тебе обращаюсь?

— Я слушаю, — она намазывает новый слой, оранжевый, — я помню каждое твое слово.

— Ну и что же я сказал?

— «Скажи, почему ты не слушаешь, когда я к тебе обращаюсь?»

— Правильно. Так почему же ты мне не отвечаешь?

— Думаю, потому и не отвечаю…

Да, проблема не из легких, надо признаться.

— Ты полагаешь, — говорю я, — что мне нужно сделать над собой усилие, чтобы преодолеть минутную слабость?

Она не слушает.

— Ты меня слушаешь?

— Ну конечно, что я, глухая? «Усилие, чтобы преодолеть минутную слабость».

— Ну и?

— Может, коробку конфет?

— Где?

— Это недорого, а в качестве подарка может произвести впечатление, правда?

— Конечно, — я соглашаюсь, чтобы не вступать в спор, — но как это решит мою проблему, дорогая? Если я прекращу работать на годик-другой, чем я буду заниматься, чем я заполню образовавшийся интеллектуальный вакуум?

Жена бьет себя легонько по щекам и оборачивается ко мне. В ее глазах — воспитательница.

— Ты вообще слушаешь, что я говорю? — говорю я.

— Ну зачем ты каждый раз спрашиваешь, слушаю ли я? «Образовавшийся интеллектуальный вакуум».

Она помнит каждое слово.

— Я полагаю, что первое время я буду немного заниматься рисованием и музыкой.

— Почему бы и нет?

— Потом буду преподавать вязание бегемотам…