Поняв, что его честное имя поставлено под сом­нение, Шницель торопливо схватил свою кость и в несколько мгновений исчез из виду.

День был неудачным. Начинало темнеть, и Борис, невзирая на протесты Игоря Тарасовича, дал сигнал к возвращению. Отчаянно споря, руководитель рас­копок выторговал еще десять минут, и эти минуты принесли сенсацию.

От кургана, в котором копались Шурик и Юрик, послышался воинственный крик. Размахивая в руках каким-то круглым предметом, братья с гиканьем не­слись к Игорю Тарасовичу. Дрожащими от волнения руками археолог взял у Юрика неплохо сохранившую­ся крышку бочки. На крышке отчетливо виднелись выжженные буквы: «МНЬ».

– Мнь… мень… это налим… – пролепетал Игорь Тарасович. – Примерно семнадцатый век… Значит, наш остров был центром рыбного промысла… Значит, коллега Брынзин может со своей версией уходить на пенсию! Спасибо, друзья! От имени нашей археологи­ческой науки – большое спасибо!

Юрик и Шурик скромно склонили головы, как люди, которые привыкли оказывать бесценные услуги науке и которым даже несколько наскучило это заня­тие. Мы дружно крикнули в честь братьев «ура», а Бо­рис освободил их от наряда вне очереди за мелкое хулиганство (они стащили у Потапыча горсть нюха­тельного табаку и натерли обеденный стол, превратив мирный завтрак в ярмарочный балаган).

За ужином Игорь Тарасович вел себя как именин­ник. Он с аппетитом ел и пил, балагурил, хлопал нас по спинам и время от времени ехидно спрашивал:

– А почему это за столом нет глубокочтимого коллеги Черемушкина? Может быть, ему нехорошо? Как жаль! Он бы так порадовался вместе с нами!

Когда мстительный археолог в третий раз выразил свое сожаление, к столу величественной походкой подошел профессор. Он сел на место, выпил просто­квашу и лучезарно улыбнулся оппоненту. Игорь Тара­сович с удовольствием ответил такой же ласковой и доброй улыбкой. Откушав творог, профессор с лицемерным вздохом сказал, что он, к своему глубокому, искреннему сожалению, вынужден до­ставить коллеге Ладье крайне досадный сюрприз. Археолог спокойно зарядил свою трубку и спросил, уж не собирается ли коллега Черемушкин насвистать свое новое произведение? Это действительно было бы до крайности досадным сюрпризом. Дружелюбно кивая, профессор сообщил, что его сюрприз несколько иного рода: он сумел расшифровать слова, которые так заинтриговали искренне и глубоко уважаемого им коллегу.

Лев Иванович хихикнул, достал из кармана лист бу­маги и карандашом написал:

Потом победоносно посмотрел на встревоженного врага, снова хихикнул и протянул ему бумагу.

– Если коллега Ладья хочет узнать, – деликатнейшим тоном сказал он, – как зовут древнюю корову четыр­надцатого века, пусть он прочтет это слово на-о-бо-рот!

– Глюк-оза! – ошеломленно прочитал Зайчик. – Глюкоза!

Игорь Тарасович от неожиданности икнул.

– Где эти жулики? – заорал он. – Ловите их! Вот они ползут!

Машенька поспешно отвернулась, закашлялся Ан­тон и тихо застонал Борис. Потом все смолкли, но вдруг Ксения Авдеевна взвизгнула, и начался цирк. Игорь Тарасович некоторое время держался, но затем слегка хрюкнул, положил на стол трубку и схватился за живот.

– Шифрованная корова! – надрывался Лев Ивано­вич. – Держите меня, я сейчас разойдусь по швам!

Первым пришел в себя Зайчик. Он погрозил кула­ком Юрику и Шурику, которые успели вскарабкаться на верхушку своей сосны, взял крышку бочки и стал пристально ее рассматривать. Зайчик вертел крышку, сдувал с нее пыль и вдруг, схватив нож, начал зачищать угол. Мы столпились вокруг и затаив дыхание смотре­ли на эти манипуляции.

– Прекрати! – Игорь Тарасович взвился над сто­лом. – Ты испортишь уникальную вещь!

Зайчик отмахнулся и продолжал скрести крышку ножом. Он снял слой смолы, и…

– Ой, – сказал Игорь Тарасович.

Мы полезли под стол. На крышке древней бочки двенадцатого века стоял штамп: «Астраханский рыбкомбинат».

ОШИБКА ОДИНОКОГО БИЗОНА

Наутро, сгибаясь под тяжестью пожитков, явился Ра­ков.

– Вот я и вернулся! – с наигранной бодростью со общил блудный директор. – Я еще, между прочим, не завтракал.

Мы переглянулись и молча продолжали пить чай.

Раков сел за стол и потянулся к сковороде, на кото­рой еще оставалась жареная картошка. Борис молча отодвинул сковороду подальше в сторону. Раков расте­рянно заморгал рыжими ресницами.

– Работать будете? – замораживающим голосом спросил Борис.

– Я приехал сюда отдыхать и лечиться, – захныкал отшельник. – У меня есть справки!

Борис вздохнул с видимым облегчением.

– Зайчик, помоги гражданину отнести чемоданы обратно, – попросил он.

– Не хочу обратно, не хочу быть один, как волк, – затараторил Раков. – Я ошибался, я буду работать!

– Ошибка одинокого бизона, – вполголоса сказал Антон. – Трагедия одиночества, ночные кошмары. Я по­нимаю драму этого человека.

– Что ж, посмотрим, – с нескрываемым разочаро­ванием проговорил Борис. – Учтите, берем на поруки условно. При малейшем отклонении от устава комму­ны, – Борис сделал выразительный жест, – фьють!

– А выходные дни у нас есть, товарищ председа­тель? – заискивающе спросил Раков. – Я к тому, что завтра воскресенье.

– Завтра вы будете очищать территорию от мусора, – делая пометку в записной книжке, сообщил Борис.

– Это нарушение трудового законодательства! – зашумел Раков. – Я имею право на отдых! Какой-то паршивый козел замусорил территорию, а я за ним убирай! Буду жаловаться в высшие инстанции!

Борис обрадованно кивал.

– Правильно, бейте в хвост и гриву нас, бюрокра­тов! – поддержал он. – Зайчик, помоги гражданину отнести чемода…

– Я согласен! – быстро перестроился Раков. – Толь­ко потом дайте отгул.

Борис отправил блудного члена коммуны на кухню мыть посуду и огорченно сказал:

– Явился на нашу голову. Эх!

– Человек – стадное животное, – задумчиво по­сасывая трубочку, проговорил Игорь Тарасович. – Ему необходимо общение, обмен мыслями. Вне кол­лектива человек дичает. Раков, хотя и весьма прими­тивно, выразил эту мысль, уходя на кухню: «Даже в карты не с кем было сгонять!» История не знает такого случая, когда здоровый, нормальный человек обрекал бы себя на уединение, полное отрешение от жизни людей.

– Коллеге Ладье не лишним будет знать, – поче­сывая нос, заметил профессор, – что многие крупней­шие мыслители, деятели искусства охотно уединялись, уходили от мирской суеты, чтобы создавать свои вели­кие произведения!