– Ну конечно, – сказал С. – После того, как привезли меня. Мог бы догадаться и сам.
– Как вы узнали? – повторил хмурый.
– Вы, конечно, слышали такое имя: Эдгар По? – помолчав, ответил вопросом на вопрос С.
– Конечно. Это писатель. «Золотой жук» и это еще, про обезьяну… – Исчерпав запас эрудиции, хмурый умолк.
С. усмехнулся.
– А нравится ли вам «Лечение по системе доктора Смоля и профессора Перро»? – осведомился он.
– Боже мой! – Хмурый не мог слышать этих слов. – «Лечение»! Они вываливают нас в смоле и перьях. Это ужасно!..
– Это название рассказа, – перебил его С.
– Что?
– Это рассказ Эдгара По! Все, что случилось здесь той ночью, было сочинено им полтора века назад. И стало явью потому, что здесь оказался – я.
Сосед молчал.
– Я – воронка, – продолжал горячо шептать С. – Рядом со мной опасно, понимаете? Я не знаю как, но я стал персонажем из его новелл. И втягиваю в них каждого, кто окажется поблизости…
– Вы больны, – перебил его хмурый. – Поверьте мне как врачу. Вы действительно больны.
– А вы? – шепотом крикнул С.
Хмурый не ответил.
– Поймите, – шептал С., – фантазия, в которую вы попали по моей вине, – не самая печальная. На мне – кровь. И я должен бежать отсюда, чтобы распутать другой, по-настоящему страшный сюжет.
– Если вы убежите… – Хмурый запнулся и молчал несколько секунд. – Этот коротыш – у него паранойя. Они убьют всех нас.
– Вы ничего не поняли, – ответил С. – Если я убегу отсюда, этот сюжет распадется сам собой! Они вернутся в палаты и уснут, как спали в ту ночь, когда сюда привезли меня. Они уснут – и все забудут!
– Дай-то бог… – глухо прорычал хмурый, и С. услышал в его голосе незнакомые нотки. – Я-то не забуду…
Помолчали.
– Вы хорошо знаете эту клинику, – сказал С. – Как можно выбраться отсюда?
Хмурый посмотрел с опаской.
– Есть один способ, – сказал он. – Я хотел сам, но… Слушайте внимательно.
В предутренний час – час меж волком и собакой – через глухую больничную стену перевалился и тяжело упал на влажную землю человек. Это был С.
Неловко упав на четвереньки, он поднялся и побежал через поле – на шум поезда, к железнодорожной ветке. Почти добежав до опушки леса, бегущий осмелился обернуться: погони не было. Обыкновенная городская клиника темнела на том конце поля, и на секунду С. усомнился, было ли в действительности то, что он видел собственными глазами…
Электричка везла его в Петербург. Он беспокойно дремал – в последнем вагоне, забившись в угол, подальше от людей.
Стучали колеса, и в такт им, не стихая, звучали в его бессонном мозгу строки бессмертного «Ворона»…
Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,
Над старинными томами я склонялся в полусне,
Грезам странным отдавался, вдруг неясный звук раздался,
Будто кто-то постучался, постучался в дверь ко мне.
«Это, верно, – прошептал я, – гость в полночной тишине, —
Гость стучится в дверь ко мне».
И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет,
Трепет, лепет, наполнявший темным чувством сердце мне.
Непонятный страх смиряя, встал я с места, повторяя:
«Это только гость, блуждая, постучался в дверь ко мне, Поздний гость приюта просит в полуночной тишине,
Гость стучится в дверь ко мне»…
Поезд заскрипел всеми суставами и остановился. С. открыл глаза. Забурчало радио.
– Что он сказал? – переспросил у С. гражданин, сидевший через сиденье.
– Ремонт, – ответил С. – Пути размыло.
Да, это было то же самое место: кочковатое черное поле уходило в туман, телеграфные столбы тянулись вдоль лощины…
Но ворона за окном не было, и вскоре С. снова задремал. Тревожные строки зазвучали в мозгу вновь.
Вновь я в комнату вернулся – обернулся – содрогнулся —
Стук раздался, но слышнее, чем звучал он до того.
«Видно, что-нибудь сломилось, что-нибудь пошевелилось,
Там, за ставнями, забилось у окошка моего.
Это ветер, – усмирю я трепет сердца моего, —
Ветер, больше ничего».
Я открыл окно, и странный гость полночный, гость нежданный
Ворон царственный влетает: я привета от него
Не дождался. Но отважно, как хозяин, гордо, важно,
Полетел он прямо к двери, к двери дома моего,
И вспорхнул на бюст Паллады, сел так тихо на него.
Сел – и больше ничего…
– Сынок! Приехали!
С. открыл глаза. Какая-то бабулька трясла его за плечо.
Поезд стоял. За окном в утреннем сером полусвете простирал вдаль квадраты своих кварталов Петербург.
– Отойди от меня! – крикнул С.
Бабулька попятилась и с проклятиями исчезла в дверях.
На ватных ногах он вышел на пустой перрон и побрел ко входу в метро. В вестибюле вокзала на каменной голове Ленина сидел ворон.
В квартире не было не только жены, но и ее вещей. Шкафы темнели пустыми внутренностями, сияла мертвой чистотой кухня.
На кухонном столе аккуратной стопкой лежали фотографии Лики – те самые, что стали виною ее смерти. Записка. И на ней – обручальное кольцо.
Он прочел записку и положил на стол. Взял фотографии. Лика улыбалась, она была живой – там, на плотных прямоугольниках фотобумаги.
Он присел возле стола. Потом встал и, не снимая обуви, прошел через опустевшую квартиру, остановился перед книжными полками.
Постоял немного, нашел взглядом и вынул зачитанную некогда до дыр книгу. Открыл. С фронтисписа на него глядел Эдгар Аллан По.
Закрыв книгу, С. тут же открыл ее с конца. Палец медленно заскользил вниз по столбцу оглавления. С. еще не знал, что ищет, но палец сам безошибочно остановился на нужной строчке: «Вильям Вильсон».
– Вильсон! – сказал С. – О господи, ну конечно!
Судорожно пролистав книгу, он нашел указанную в оглавлении страницу, и с нее бесшумно скользнул вниз клочок бумаги.
С. автоматически поднял его, глянул…
Еще несколько секунд он стоял неподвижно, потом рванулся к телефону, но случайный взгляд на гобелен, висящий на стене, заставил его остановиться. Замок на гобелене, словно обветшав за время его отсутствия, просел в землю, конь же неимоверно вырос и вдобавок теперь злобно косился на скаку – так, словно видел стоящего в оцепенении хозяина квартиры.
С трудом заставив себя оторваться от изменившегося гобелена, С. снял трубку. Трубка немо застыла в его руке. С. постучал по рычажку – гудка не было.