Ничего более убедительного мне в голову не приходило. То есть разговор предстоял короткий.
Мы пришли в детский сад, Маша сразу заглянула внутрь и сказала:
– О, а Виталик не пришел!
Я подумал, что мальчик-то не дурак. Он понял, что Маша и в самом деле может все сказать своему папе, и, наверное, сказался больным. Или что-нибудь еще придумал. Дети ведь чертовски изобретательны, подумал я, невольно вспомнив себя в Машином возрасте.
Интересно, что он придумает назавтра. И что, он вообще, может, перестанет ходить в детский сад? Потому что я-то не перестану.
На следующее утро я опять пошел с Машей в детский сад.
– Здесь? – спросил я ее.
– Да! – сказала она.
Маша присела на корточки и стала раскачиваться вперед-назад, давясь душившим ее смехом.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего-ничего, – пыталась успокоиться она.
Я подумал, что у нее началась истерика и что лучше уж теперь она не пойдет в детский сад. И вообще не будет сюда больше ходить, в конце концов ей осталось две недели, а в сентябре она идет в первый класс, потому что время летит быстро. Как-нибудь уж пролетят и эти две недели.
– Папа, – сказала Маша, – давай ты ему сегодня не будешь ничего говорить. Давай посмотрим, как он себя сегодня будет вести. Может, он захочет извиниться.
– Ты правда этого хочешь? – переспросил я.
– Правда, – сказала она. – Правда.
Я согласился. В конце концов, она, возможно, была права. Но у меня все-таки был план. Когда Маша ушла, я подозвал воспитательницу и спросил ее, как такое могло случиться.
Она очень удивилась, выслушав меня:
– Но я ничего этого не видела! И Маша мне ничего не говорила!
– Но она же рассказала, что вы возмутились страшно! Воспитательница казалась сильно испуганной. Она призналась, что работает воспитательницей вообще-то первую неделю. Могла ведь и от испуга сказать, что Маша ей ничего не говорила.
– Ладно, – сказал я. – Разберемся.
К сожалению, вместо того чтобы разобраться на месте, я уехал в командировку. Но вечером я позвонил Маше и спросил ее, как вел себя Виталик.
– Ты знаешь, хорошо, – сказала она. – Ну, неплохо. Мы старались не вспоминать о случившемся.
Интересно, откуда она выудила эту фразу. Скорее всего, из какого-то сериала на СТС, который она постоянно смотрит.
– Маша, – сказал я, – а почему воспитательница говорит, что ты ей вообще ничего не говорила?
После некоторого молчания я услышал:
– А, да, я забыла ей сказать. Точно-точно.
– Маша, – медленно сказал я, – а что, если и всей этой истории, которую ты мне рассказала, тоже не было?
– Почему не было? Была! – Она нисколько, впрочем, не удивилась этому вопросу.
– Или не было?
– Папа, у меня царапина осталась! – крикнула она. – Ты приедешь, я тебе покажу!
Я мигом чуть не потерял сознание, только представив эту царапину и всю эту картину… как она отбивалась от этого насильника…
Я вернулся следующей ночью, она уже спала.
Ее мама удивилась, что дочка так быстро заснула:
– Надо же, еще минуту назад о чем-то с Ваней разговаривала.
– Ты знаешь, что Виталик из детского сада ей в трусики пытался залезть?
– Странно, – задумчиво сказала Алена, – а такой воспитанный мальчик…
– То есть Маша тебе ничего не говорила?
– Нет, – сказала Алена, по-моему, огорченно. – Ни слова.
Я зашел в детскую и сказал:
– Маша, открой глаза, все равно же не спишь. Она открыла, спустилась со своего верхнего яруса ко мне.
– Покажи мне, пожалуйста, царапину, – попросил я. Она показала. На правой руке была царапина.
– Но ведь это какая-то другая царапина, – сказал я. – Это не оттуда царапина. Ты что, врешь мне? Ты придумала всю эту историю? Зачем?
– Царапина? – переспросила она и поглядела на нее с таким озадаченным видом, как будто до сих пор эта царапина была там, где надо, и вот совершенно неожиданно перескочила на руку. – А, да. Это же мы с Сашкой бегали наперегонки, и он за меня цеплялся.
– Так зачем ты все это придумала? – спросил я. – Про Витю?
Мне было очень плохо. Я думал, может, она чувствует недостаток моего внимания к ней и вот решила обратить на себя мое внимание, интуитивно почувствовав, что заденет меня больше всего на свете. Или, может, еще что-то случилось в ее жизни. И у меня было ощущение, что случилось нечто непоправимое.
– А это было, папа, – убежденно сказала она. – Я ничего не придумала. Это все было.
Этим летом Маша и Ваня отдыхали скромно и, в общем-то, со вкусом. На море Ваня больше всего полюбил аттракцион с машинками, популярный, я думал, все-таки прежде всего в ЦПКиО им. Горького. Но он оказался популярным и среди туристов Средиземноморья. Ваня несколько дней катался сам, круша, как и все остальные участники движения, все живое на своем пути, а потом предложил прокатиться и своей маме. Предложение было сделано в такой форме, что она не смогла отказаться, о чем до сих пор и жалеет, а ведь прошло немало дней с того мгновения, как она согласилась сесть в одну машину с почти пятилетним мальчиком, который очень хотел показать все, чему он научился за это короткое, но бурное время.
– Ну, куда везти? – коротко спросил он ее.
– В город, – так же коротко ответила она.
– Тогда пристегнись, – посоветовал Ваня.
– Уже, – сказала Алена.
– Хочешь, я тебе фильм поставлю, чтобы тебе не страшно было? – спросил он.
– Давай, – согласилась Алена.
Чик, и он снисходительно нажал воображаемую кнопку.
Фильм оказался динамичным, и Алена не заметила, как они въехали в город. А могла бы догадаться, потому что здесь, на маленьком, 20 на 15 метров, поле крутилось огромное количество машин с безумными ездоками.
– Ты видишь, я тебя везу! – кричал Ваня. – Я везу тебя! Я!!
Он давил на газ, торжествующе глядел на свою маму и не обращал внимания на все остальное. А зря. Удары, боковые и чаще в лоб, были чувствительными.
– Ваня, осторожно! – кричала Алена. – Слева!.. Справа!.. Ах!..
Ваня слушал все это, потом женская истерика надоела ему, и он бросил:
– Мама, смотри лучше кино…
Изредка по какому-то, как он, наверное, считал недоразумению, попадая на море, Ваня тоже производил впечатление уверенного в себе человека. И даже слишком. Маша, глотая слезы, рассказывала мне историю про то, как они в очередной раз поплыли на надувном матрасе до буйков. У них было такое экстремальное развлечение. Ваня на всякий случай в нарукавниках, а Маша давно уже плавает так же, как Ваня водит машину, то есть по крайней мере без страха и упрека.