К ямщику приблизились два ханских охранника. Он удивился, но вытянул руки в стороны и растопырил пальцы, чтобы обыскали. Вскрыли даже кожаную сумку – отдали желтоватые листы гонцу и швырнули ее наземь. От такой подозрительности ямщик закатил глаза. Стражники закончили и отвернулись, чтобы сесть на коней. Мункэ терпеливо ждал и даже протянул руку за посланиями.
Таких старых ямщиков хан еще не встречал – наверное, еще малость поездит, и пора на покой. Сквозь толстый слой въевшейся грязи было видно, что поездка и впрямь утомила гонца. Хан взял у него пожелтевшие листы и стал читать, недоуменно морща лоб.
– Это списки запасов из Шанду, – проговорил он. – Ты привез мне не тот пакет?
Ямщик шагнул к нему, глянул на листы и потянулся к ним. Мункэ даже не заметил тонкий нож, который старик прятал меж пальцами. Шириной он не превышал сами пальцы, так что лишь кончик мелькнул, когда ямщик рассек Мункэ горло – поперек, потом в обратную сторону. Плоть лопнула, словно растянутая ткань, на шее у хана появился белогубый рот, плюющийся кровью.
Мункэ захрипел и прижал правую руку к ране, а левой оттолкнул ямщика, да так, что повалил его на землю. Вокруг закричали от гнева и ужаса. Монгольский воин соскочил с коня, бросился на поднимающегося гонца и прижал его к земле.
Мункэ чувствовал, как тепло покидает его, как тело холодеет, словно камень. Он стоял на негнущихся ногах и цеплялся стопами за землю. Пальцы не могли закрыть рану, в глазах плескалось отчаяние. Вокруг суетились воины, кричали, носились туда-сюда, звали Серянха и ханского шамана. Мункэ видел их разинутые рты, но слышал не голоса, а лишь собственный пульс, напоминающий шум воды. Сел и оскалился: боль усилилась. Он чувствовал, как шею обвязывают обрывком ткани, как зажимают рану рукой, не давая ему дышать. Хотелось оттолкнуть идиотов, да не хватало сил. Перед глазами темнело, а Мункэ упорно не верил, что дело серьезное. Нет, боль сейчас остановят. Сейчас ему помогут. От большой кровопотери побледнела кожа. Мункэ повалился на бок, взгляд его помутнел.
Над ханом склонился потрясенный Серянх. Буквально пару мгновений назад он разговаривал со своим повелителем, который сейчас превратился в корчащуюся фигуру, правой рукой вцепившуюся в жгут на горле. От ханской крови вымокла и почернела трава.
Серянх медленно повернулся к ямщику. Пока Мункэ умирал, ямщику разбили лицо кулаками. Зубы и нос сломали, один глаз проткнули большим пальцем, а ассасин смеялся и торжествующе клекотал на не известном орлоку языке. Серянх заметил, что под грязью щеки его бледны, словно тот недавно сбрил бороду, защищавшую кожу от солнца. Ассасин смеялся, даже когда по приказу орлока его связали для пыток. Про сунцев никто не вспоминал: Серянх велел готовить горн и металлические приспособления. Монголы знают, что такое страдание и кара. Они не дадут ассасину быстро умереть.
Хубилай ехал по дороге в Шаоян и смотрел по сторонам. Город лежал в самом сердце империи Сун и, вероятно, вражеским нападениям не подвергался веками. Вместо крепкой стены его окружали мелкие города, за столетия слившиеся воедино. Шаоян затмевал даже Шанду, а размерами превышал Каракорум. Хубилай попробовал определить, сколько людей живет среди всех этих зданий, лавок, храмов, но спасовал перед невероятными цифрами.
Тумены изнемогали от усталости: последние семьдесят миль они двигались то рысью, то шагом, то снова рысью, стараясь максимально оторваться от преследователей. Хубилай выслал вперед легких дозорных, но, с учетом высокой скорости самих туменов, дозорные вряд ли опережали их больше чем на день. Кони и люди обессилели и перед битвой нуждались в отдыхе и хорошей еде, но во вражеском Шаояне ни того, ни другого не предвиделось.
Тумены авангарда вели коней по улице, но местных жителей не видели. Такой город не защитишь… Хубилай силился представить общество, которому не нужны городские стены, но не мог представить такого порядка и покоя.
Гарнизон навстречу туменам не выехал. Монгольские дозорные уже допросили местных жителей, поочередно используя угрозы и взятки. Хубилаю повезло, хотя месяцами тяжелых битв немного везения он заслужил. Гарнизон, десять тысяч опытнейших мечников и арбалетчиков императора, отправили сражаться. Хубилай пожелал им уйти подальше и подольше не возвращаться.
Урянхатай протрубил в рог, отослав две группы по три тумена широкими улицами к центру города, чтобы не ехать всем по одной дороге. Хубилай был уверен, что у Шаояна есть центр, что пригороды не задушили старые районы. Под нависающими крышами ему ехать не нравилось. Лучникам тут раздолье – разве сложно отстреливать людей, если у них почти нет пространства для маневров? В который раз царевич порадовался, что Мункэ заставил его носить доспехи.
Шаоян казался брошенным, но среди безмолвия Хубилай ловил на себе взгляды, а ехавшие рядом вздрагивали от малейшего движения. Неподалеку послышался громкий голос, и воины чуть не выхватили мечи, но это за закрытыми дверями плакал ребенок.
Воины, сопровождавшие Хубилая, везли его знамена, которые от безветрия висели, словно тряпки. Любой наблюдающий определил бы в царевиче лидера, а сам он чувствовал лишь свой бешеный пульс и убеждал себя, что это ловушка. В каждом переулке вытягивал шею: что там, за каменными водостоками, запертыми лавками и домами в три-четыре этажа? Никто не вылетал из подворотен, никто не атаковал всадников.
Впереди зацокали копыта, и Хубилай решил, что это его дозорные, которых он разослал поодиночке. Но из лабиринта улиц показались не они, а небольшой отряд всадников. Они были без оружия, в узких штанах и рубахах, двое в рубахах без рукавов. Конями они правили легко. Хубилай подмечал подробности, в очередной раз высматривая засаду. На крышах ничего подозрительного, никакого движения. Сунские всадники молча смотрели на монголов. Вот по приказу одного все спешились и медленно повели коней вперед.
Вокруг Хубилая, вкрадчиво шелестя, поползли из ножен мечи, заскрипели луки. Под пристальным взглядом воинов незнакомцы неловко сбавили шаг, понимая: одно неверное движение, и эта улица станет местом их гибели.
– Пусть подойдут, – шепнул царевич тем, кто стоял рядом. – Оружия у них не видно.
Напряжение росло по мере того, как маленький отряд приближался к монголам. Один из сунцев высмотрел Хубилая, по знаменам определив, кто он. Когда царевич заговорил, сунец повернулся в седле, сперва в одну сторону, потом в другую, показывая, что за спиной ничего не прячет.
– Спокойно! – приказал Хубилай своим воинам.
Руки устали натягивать тетиву, пальцы могли соскользнуть. Царевич не хотел, чтобы этого человека убили: слишком много сил ушло на дорогу и поиски. Мечи и луки неохотно опустились, и сунцы вздохнули с облегчением.
– Всё, хватит, – проговорил Хубилай, когда между ними осталась лишь дюжина шагов.
Сунцы посмотрели на своего предводителя. Волосы седые, лицо морщинистое, зато на голых руках бугрятся мышцы.
– Меня зовут Лю Цзинсян, – представился седой. – Я префект Шаояна. Я говорил с вашими дозорными.