Когда офицеры собрались, Октавиан вышел из шатра, чтобы выступить перед ними.
– Теперь вы знаете, почему я здесь. – Его голос далеко разнесся по равнине. – Если вы не понимали этого раньше, теперь вы знаете, почему вчера я позволил Марку Антонию покинуть поле боя. Мои враги – те, кто убил моего отца Цезаря, божественного императора Рима. Раньше я действовал излишне торопливо и принимал неверные решения, которые уже не исправить. Я стою здесь с вами, потому что помню Цезаря, а он знал мудрость легионов, которыми командовал. – Молодой человек выдержал паузу, чтобы смысл комплимента дошел до офицеров. – С вами я – правая рука Рима. Я меч, который рубит головы предателям, таким, как Децим Юний. Без вас я – всего лишь человек, и наследие моего отца заканчивается со мной.
– О чем ты хочешь нас спросить? – прокричал чей-то голос.
Октавиан оглядел офицеров.
– Поговорите друг с другом, – призвал он. – Поговорите с вашими людьми. Нас восемь легионов, и этого достаточно для выполнения любой задачи. Цезарь говорил мне, что вы мудры, так покажите это. Дайте знать, что мне делать.
Он отошел к шатру, чтобы офицеры не чувствовали необходимости оставаться на месте, услышал, как среди них начались разговоры, и через какое-то время вошел в шатер и лег в полумраке на стопку одеял, слушая крики и смех людей, которые обсуждали, что делать дальше.
Прошло почти три часа, прежде чем в шатер вошел Юстиний – легат, который, казалось, мог видеть, что у Октавиана на сердце.
– Люди решили, – доложил вошедший.
Наследник Цезаря кивнул, вышел вместе с ним и встал на то самое место, с которого обращался к офицерам. Все они вновь собрались, чтобы ответить ему, и он видел, что многие улыбаются.
– Кто будет говорить за всех? – спросил Гай Октавиан.
Руки взметнулись вверх, и он указал на одну из них, выбранную наугад. Вперед выступил дюжий центурион.
– Цезарь, мы гордимся тем, что ты нас спросил, – начал он.
Офицеры восторженно взревели, и Октавиану пришлось поднять руки, призывая их к тишине.
– Некоторые из нас думают, что ты должен удерживать провинцию Децима Юния, – продолжил центурион. – Несколько человек приветствовали криками эти слова, но большинство промолчало. – Остальные – и таких намного больше – исходят из того, что в Риме свободна, как минимум, одна из консульских должностей. – Офицеры засмеялись, и Октавиан улыбнулся вместе с ними. – Ты слишком молод, это правда. В обычные времена никто не может стать консулом, не достигнув сорока двух лет. Но исключения делались в прошлом, в том числе и для божественного Цезаря. Мы думаем, что присутствие восьми легионов станет в глазах Сената весомым доводом в пользу того, что твой возраст – не причина для отказа тебе в избрании консулом.
Офицеры заревели, демонстрируя свою поддержку, и Октавиан Фурин рассмеялся. Стоявший рядом с ним Меценат наклонился к его уху.
– Я уверен, это чистое совпадение, но они предлагают именно то, что ты и хотел услышать, – улыбаясь, прошептал он. – У тебя получается все лучше.
Преемник Цезаря искоса глянул на своего друга. Его глаза сверкали. Когда все затихли, ожидая ответа, он набрал полную грудь воздуха и заговорил:
– Вы сказали, и я услышал. Но при этом, идя на юг, чтобы избираться в консулы, я не хочу возглавлять вторгшуюся в Италию армию. Я попрошу граждан Рима проголосовать, но я не введу легионы в Рим. Это не должно повториться. Если люди сочтут возможным избрать меня консулом, я сделаю все, чтобы справедливость по отношению к убийцам Отца Рима восторжествовала. Этого хочу я, и этого хотите вы. Ваше желание – вернуться в Рим?
Ответный рев не оставлял в этом никаких сомнений. Октавиана порадовало, что крики подхватили и легионы, стоявшие в отдалении. Они понимали, о чем речь. Они хотели вернуться домой, чтобы выбрать нового Цезаря консулом.
В палатках для раненых консул Панса услышал этот рев и втянул в себя тяжелый воздух. От слабости его язык тоже втянулся в горло и перекрыл дыхательные пути. Из желудка поднялась желчь, которая выплеснулась изо рта и сломанного носа, когда раненый хватался руками за лицо. Он стонал и махал руками, задыхаясь, но солдаты вышли из палаток, слушая, как их офицеры приветствуют Цезаря. К тому времени, когда они вернулись, Панса уже умер и лежал с выпученными глазами.
Сенаторы наблюдали за каждым изменением выражения лица молодого человека, который стоял перед ними. Он отвечал на все вопросы, и его ответы производили сильное впечатление. Происхождение этого юноши делало честь любому, и только его молодость удерживала членов Сената от полной его поддержки. Однако он не выглядел смущенным и говорил с честностью и выдержкой зрелого мужа.
Бибул не мог оторвать глаз от Секста Помпея. Словно греческий атлет стоял перед ним и его коллегами в ожидании их решения – широкоплечий, мускулистый, с узкими бедрами, говорящими об активном образе жизни. Толстый сенатор квадратным куском материи вытер лоб, потом остальное лицо, а потом промокнул влажные губы. Собравшиеся провели в театре три часа и очень устали, но человек, ради которого они собрались на экстренное заседание, выглядел свежим и бодрым. Спокойствие и невозмутимость Помпея сильнее всего склоняли большинство пожилых членов Сената к принятию положительного решения. Если говорить исключительно о возрасте, то Секст казался слишком молодым для столь серьезного назначения, но жизнь добавила ему зрелости и серьезности, и сенаторам это определенно нравилось.
Светоний оставался последним, у кого остались вопросы к молодому человеку. Когда он поднялся со скамьи, Помпей уперся в него взглядом. Тот заколебался и даже на какие-то мгновения забыл, о чем хотел спросить.
– Ты… рассказал нам о смерти своего отца в Египте, – начал, наконец, Светоний, не обращая внимания за покашливания и вздохи раздражения, которые слышались со всех сторон. Остальные сенаторы хотели перейти к голосованию и разойтись по домам. Светоний поджал губы и провел рукой по редким прилизанным волосам. – Ты также рассказал о смерти своего брата, убитого войсками Цезаря в Испании. Ты говоришь, что твоя сестра жива… Лавиния. И все-таки… твой жизненный опыт по большей части связан с сушей, однако ты просишь должность командующего флотом? Скажи нам, почему мы должны назначить на столь ответственную должность молодого человека твоего возраста?
Секст Помпей вскинул голову и огляделся, прежде чем ответить. Этот его жест не укрылся от многих присутствующих, и они засмеялись, вызвав у него ответную улыбку.
– Мой отец построил этот театр, сенатор, хотя до этого дня я его не видел, – ответил юноша. – Я рад, что он используется для более серьезных дел, чем театральные представления. Я также рад, что имя отца не забыто, несмотря на все усилия цезарианской фракции, которая отравляет политику этого города. Новый Цезарь – это новый кинжал, приставленный к вашему горлу, так? На рынках города только об этом и говорят, от этих разговоров гудит даже Форум.
Он помолчал, демонстрируя прирожденный дар оратора, позволяющего слушателям уяснить сказанное, прежде чем двинуться дальше.