Молодой человек улыбнулся, видя, как увеличивается куча поданных за них жетонов. Бибул нервничал все сильнее, понимая, что начинает проигрывать. И действительно, купеческие центурии воспользовались шансом показать, как они относятся к людям, убившим Цезаря. Количество жетонов, отданных за Октавиана и Педия, росло лавиной. Помогал и тот факт, что голоса подсчитывали открыто, и каждый гражданин, подходивший к ведру со своим жетоном, знал, в какую сторону качнулось настроение избирателей.
Октавиан видел их довольные лица, и многие избиратели, бросая деревянные жетоны, кивали ему. Сотня за сотней голосовали граждане Рима, показывая ему свою поддержку. И новый Цезарь чувствовал, как это вдохновляло его. Должность консула гарантировала власть и безопасность, но речь шла о кое-чем еще более важном. Народу Рима отказали в праве голоса, и это вылилось в кровавые погромы. Теперь народ мстил Сенату, и Октавиан наслаждался каждым мгновением этой мести.
Вскоре после полудня количество голосов, поданных за Цезаря и Педия, стало столь велико, что голосование оставшихся центурий бедняков уже не могло повлиять на окончательный результат. Счетчики посовещались и дали отмашку легионным корниценам. Звуки победы поплыли над Марсовым полем и дальше, за Тибр, где ожидали легионы. Те откликнулись радостным ревом.
Шум распространялся от тех, кто проголосовал, к десяткам тысяч, не получившим такого шанса. Они тоже хотели показать, что одобряют сделанный выбор. Эти крики восторга едва не вывели Октавиана из строя. Он поник плечами, его дыхание стало тяжелым, а тога облепила мокрое от пота тело. Он говорил себе, что никогда не сомневался в исходе, но только сейчас почувствовал жуткое напряжение, от которого буквально сводило мышцы. Флаг на Яникульском холме опустили под взглядами горожан и звуки горнов, с ворот сняли замки и распахнули их. Женщины, дети и рабы выбежали тысячами, чтобы присоединиться к своим мужьям, братьям, сыновьям и хозяевам, праздничное настроение только нарастало по мере того, как все больше людей узнавали новости.
Октавиан привел с собой только пару охранников, как требовал закон при официальных выборах. Они не могли остановить тысячи людей, которые устремились к нему, чтобы поговорить, прикоснуться к нему или шлепнуть его по спине. Их было так много, что только что избранному консулу пришлось сдвинуться с места, прежде чем горожане окружили бы его плотной толпой, а то и сшибли бы с ног в своем энтузиазме. Теперь они не подходили вплотную, но продолжали приветствовать и следовали за ним к тому месту, где держали в загоне белого быка, подготовленного для жертвоприношения. Агриппа и Меценат уже ждали там, сияя от гордости. Октавиан кивнул им, отдавая себе отчет, что только эти двое понимают, через какие испытания ему пришлось пройти, чтобы стоять сейчас в этом месте. Новым консулам предстояло принести жертву богам, и чуть ли не сотня жрецов, чиновников и писцов собралась, чтобы во всех подробностях зарегистрировать это событие. Солдаты освободили пространство вокруг загона, а прорицатели начали готовить мычащее животное к жертвоприношению.
Квинтина Фабия, одетая в ослепительно-белое, с лицом, так мастерски накрашенным, что оно могло сойти за маску юности, поклонилась приближающимся новым консулам, держа в руке железный серп с острой кромкой. Октавиан взял серп, проверил остроту кромки на волосках собственного предплечья и посмотрел на массивного быка.
– Я не сомневаюсь, что божественный Юлий видит тебя сейчас, – в голосе верховной жрицы слышалась искренняя теплота. – И он гордится своим сыном.
Октавиан кивнул, показывая свою признательность. Солдаты потянули за веревки, заставляя быка подойти к ограждению. В еду ему добавили опиума и других трав, так что двигался он медленно и с трудом. Знаки не сулили бы ничего хорошего, если бы консулам пришлось гоняться за раненым животным по всему Марсову полю. Новый Цезарь едва не улыбнулся, представив себе это зрелище. Он знал, что это всего лишь ритуал, что главное уже позади, но от него требовались серьезность и достоинство.
Началось пение: жрецы и прорицатели умоляли богов послать знак и благословить город на новый консульский год. Октавиан стоял недвижно, и Квинтине пришлось похлопать его по плечу, чтобы показать, что пора действовать.
Молодой человек подошел к привязанному быку достаточно близко, чтобы видеть его ресницы и ощутить чистый запах кожи. Положив руку ему на голову, он увидел, что животное продолжает неспешно жевать, не отдавая себе отчета в том, что должно произойти. Бык напомнил новому Цезарю Педия, и ему вновь пришлось подавить смех.
Резким движением он сунул руку под шею быка и полоснул серпом. Кровь проливным дождем хлынула в бронзовые тазы, которые стояли на земле. Животное продолжало жевать, поначалу не чувствуя боли. Тазы наполнялись и заменялись новыми, а полные относили к прорицателям, которые всматривались в красную жидкость, чтобы распознать по ней будущее.
Бык начал стонать и дергаться, но его жизненная сила по-прежнему лилась рекой. Он медленно опустился на колени, и его темно-карие глаза затуманились. Животное застонало громче, а веревки натянулись, когда оно попыталось встать. Октавиан наблюдал, ожидая, когда бык умрет, и думая о Дециме Юнии. Он этих мыслей его оторвал громкий крик одного из гаруспиков [15] , указывающего на небо трясущейся рукой. Молодой человек поднял голову, как и все остальные, и успел заметить черных птиц, летевших высоко-высоко над городом. Он улыбнулся, радуясь так неожиданно появившимся стервятникам. История говорила, что их было двенадцать, когда Ромул основал город. Вместе с тысячами горожан он считал темных птиц, пытаясь не ошибиться, сосчитав какую-нибудь дважды.
– Я видела двенадцать! – громко и отчетливо произнесла Квинтина Фабия.
Октавиан моргнул. Птицы улетали в опускающееся солнце, и точно сказать, сколько их, он не мог. Но число принялись повторять со всех сторон, и новый консул рассмеялся.
– Это хороший знак, – признал он. Удача Цезаря сопровождала его во всем, пусть он сам и насчитал только девять птиц. Но они улетали в солнце, а это уже говорило о многом. Число двенадцать жители Рима однозначно воспримут как знак возрождения.
Когда из быка вытащили печень, ее край оказался загнутым, и Квинтина просияла. Она подняла окровавленный орган, пачкая белое одеяние красной жизнью, которая бежала у нее по рукам. Прорицатели радостно кричали, а писцы записывали все на восковых табличках, которые в тот же вечер отправили в городской архив. Знаки были один лучше другого, и Октавиан мог только качать головой от удовольствия и про себя с благодарностью помолился своему наставнику, чье имя теперь носил сам.
Толпа в большинстве своем последовала за новыми консулами, чтобы присутствовать при жертвоприношении. Пока истолковывали знаки и во всеуслышание объявляли результаты, Бибул и небольшая кучка его сторонников оставались у корзин для голосования. Полный сенатор провел рукой по полированным деревянным жетонам, поднял горсть и бросил обратно в корзину, а потом мрачно посмотрел на Светония и Гая Требония.