Крим. Мудрость древних, в этом вся беда, плевать они хотели на мудрость древних, а мир тем временем катится ко всем псам, не лучше бы вернуться к старым истинам, вместо того чтобы жуировать, убивая друг друга, в Китае, все из-за Луны, когда я думаю о своем бедном отце.
Горман. О вашем отце, а я вот хорошо помню вашего отца. (Рев двигателя.) Вот был человек — старший мистер Крим, коли надо было ему что сказать, так он рубил сплеча, без мычания и блеяния, припоминаю один год, там, в городском совете, мне еще мой отец рассказывал, должно быть, погодите, погодите, девяносто пятый, девяносто пятый или шестой, незадолго до его отставки, девяносто пятый, вот именно, год больших морозов.
Крим. Прошу прощения, большой мороз случился в девяносто третьем, мне только что исполнилось десять, да, Горман, мороз был в девяносто третьем.
Рев двигателя.
Горман. Отец мой рассказывал, как однажды мистер Крим пуще черта обрушился на мэра, кто же тогда был мэром, должно быть, Оверенд, да, Оверенд.
Крим. Ах и тут вы ошибаетесь, милый Горман, отец мой был на совете с Оверендом в девяносто седьмом, в январе девяносто седьмого.
Горман. Может быть, очень может быть, и все же это должно было произойти в девяносто пятом или девяносто шестом, мой отец-то ушел в девяносто шестом, в апреле девяносто шестого, против него выступила целая партия, так что он был вынужден подать в отставку.
Крим. Это всего лишь означает, что к тому времени ваш отец уже ушел, я знаю только то, что мой отец сцепился с Оверендом в девяносто седьмом, когда выгорел Маррабль.
Горман. Ах, Маррабль, это ведь было всего в пятистах ярдах от нашей двери, я все еще слышу голос моей бедной матери, говорящей нам, ах, бедняжка Мария, она ведь только вчера вечером мне говорила, январь девяносто шестого, все верно.
Крим. Девяносто седьмого, говорю я вам, девяносто седьмого, год, когда выбирали моего отца.
Горман. Может быть, но так или иначе, взбучка, которую он устроил Оверенду, все верно, теперь я вспомнил.
Крим. Взбучку устроили Оскару Блиссу, мяснику с Поллокс-стрит.
Горман. Мясник с Поллокс-стрит, вот уж действительно образ из туманного прошлого, у него была дочь, правда ведь?
Крим. Элен, Элен Блисс, красотка, ей сейчас должно быть столько, сколько мне, появилась на свет в тысяча восемьсот восемьдесят третьем.
Горман. А Рози Пламптон, милашка Рози, верно уже тридцать лет как таращится на крышку, и Молли Берри, и Ева, как ее звали, Ева Харт, точно, Ева Харт, она разве не вышла за кого-то из Грамплинов?
Крим. Это ее брат, ее брат Альфред женился на Герти Грамплин, ох и любила она погулять, помните Герти?
Горман. Помню ли я Герти Грамплин, хороша была девка, клянусь Богом, хи-хи-хи, хороша девка.
Крим. Старый вы греховодник!
Рев двигателя.
Горман. А вспомните Нелли Краутер, вот кто плохо кончил.
Крим. Дочь Саймона, все верно, там во многом родители виноваты, уж поверьте мне.
Горман. Они вложили в ее воспитание все, обескровили себя почти до нищеты, и все ради нее, бедная Мэри все нам рассказывала, мы тогда были очень близки, жили на одной лестничной площадке, бедная Мэри, да, рассказывала, как чудовищно дорого было отправить ребенка в школу Святой Терезы, можете себе представить, школа высшей пробы, дочки аристократов, мистер Крим, барышням даже французский преподавали.
Крим. А я вам разве не о том же толкую, растили ее как принцессу крови, французский, вот вам задача, французский.
Горман. У кого хватит духа обвинять их, мистер Крим, они лучшие из родителей, это бесспорно, образование.
Крим. Французский, французский, а я вам разве не о том же толкую.
Рев двигателя.
Горман. Они во всем себе отказывали, они бы и кусок хлеба у себя изо рта вытащили ради дражайшей Нелли.
Крим. Ну что бы вы ни говорили, а они держали ее на коротком поводке, эту нашу барышню, вспомните Страстную неделю тысяча девятьсот двенадцатого, или это случилось в тринадцатом?
Рев двигателя.
Горман. А?
Крим. Стоит вспомнить Саймона, какой он был человек, так что давайте не будем. (Пауза.) Страстная неделя девятьсот тринадцатого, теперь я все вспомнил, сдается мне, они держали ее на коротком поводке, когда она это сделала.
Горман. Мир праху ее, мистер Крим.
Крим. Принципы, Горман, принципы… без принципов, говорю я вам. (Рев двигателя.) Там разве офицера не было?
Горман. А?
Крим. Там разве офицера не было?
Горман. В автомобиле?
Крим. А?
Горман. Офицера в автомобиле?
Крим. Во время Краутерова взрыва.
Рев двигателя.
Горман. Вы подразумеваете лейтенанта Син-Джона Фитцбола?
Крим. Син-Джон Фитцбол, точно так, разве он в этом не был замешан?
Горман. Ну, он ухаживал за ней немного. (Пауза.) Он умер в четырнадцатом. От ран.
Крим. А его тетушка мисс Хестер?
Горман. Вот уже много лет как умерла, много лет.
Крим. Замечательная была старуха, разве что немного гневливая.
Горман. Заводилась с пол-оборота, но сердце — чистое золото, если узнать ее поближе. (Рев двигателя.) У ее племянницы та же порода, согласны?
Крим. У племянницы? Не помню ее совершенно.
Горман. Не помните совершенно мисс Викторию? Ну как же, как же, когда-то она должна была выйти замуж за американца, но по-прежнему живет в Башенках.
Крим. Мне казалось, что Башенки продали.
Горман. Продали Башенки? Ну что вы, что вы, их они никогда не продадут, родовое гнездо на протяжении трех столетий или даже больше, трех столетий, мистер Крим.
Крим. Вам бы их летописцем быть, Горман, вас послушать — вы все о них знаете.
Горман. Ну уж не летописцем, пожалуй, мистер Крим, но мисс Викторию я знаю вдоль и поперек, скажем так, мы останавливаемся потрепаться, встретившись на улице, совсем как в былые годы, когда была жива ее тетушка, да, мисс Виктория, в ней ни капли гонора нет, поверьте мне, та еще порода.
Крим. У нее разве брата не было?
Горман. Да, лейтенант, он умер в четырнадцатом. От ран.