— Постой! — окликнул Алексей. Вуквутагин остановился.
— Погоди…
Некоторое время Алексей молчал, соображал.
— Ты, Вуквутагин, — наконец сказал он, — прежней властью обиженный… вроде как политкаторжанин… Знают, тебе особое доверие. На! — неожиданно заключил Алексей, вставая и протягивая винтовку. — Назначаю тебя при нем часовым. Садись, охраняй!
Вуквутагин послушно сел, а Алексей сразу же направился к лавке.
— А ну, брысь! — рявкнул из-за решетки Храмов. Вуквуагин испуганно вскочил.
— Садись! — приказал Алексей. — Чего испугался? Я начальник?
— Начальник…
— Ну так вот. Раньше он тебя — ик ектагып, а теперь ты его… Экспроприация экспроприаторов! Если чего — прямо стреляй.
Он упал на постель и мгновенно заснул. Со страхом поглядывая на Храмова, Вуквутагин опустился на табуретку.
На Чукотке начинается лето.
Тронулся лед в Беринговом проливе. Все дальше на север уносит ветер ломающиеся с грохотом белые поля. Нетронутым остается только ледяной припай.
Лето шагает глубже на материк. Под лучами солнца оттаивает тундра.
На бурых островках просохшей земли потянулись вверх цветы рододендрона.
— Вот теперь совсем другое дело!
Разомлевший на солнце кавказец поднес цветок к носу и шумно втянул воздух.
На улице перед домом, где еще недавно размещался Анадырский совет, толпится купечество в праздничных поддевках.
Маленький человечек в пенсне и шарфе торжественно выступил вперед и вручил хлеб-соль полковнику Петухову.
— Исполать тебе, доблестное воинство!
Петухов взял хлеб-соль. За его спиной переминались ободранные люди с винтовками.
— Ваши славные победы заставили большевиков отступить, — продолжал человек в пенсне. — Но и мы здесь не дремали! В условиях глубокого подполья мы сформировали правительство, и я как премьер счастлив предложить вам, господин Петухов, портфель военного министра!
Купцы захлопали.
Полковник Петухов отщипывал потихоньку от каравая по кусочку.
— Веселие Руси есть пити! — говорил премьер. — А посему во имя праздника я распахиваю навстречу освободителям двери своей аптеки. Спиритус вини!.. — Премьер сделал знак — и двое купцов подняли ружья.
— И пусть этот победный залп, — заключил он, — ознаменует конец большевизма во всех городах и весях Свободной Тунгусии!
— Эх, промазал… — Алексей опустил винтовку.
Услышав за спиной тихий смех Вуквутагина, он прицелился и выстрелил снова.
Вуквутагин засмеялся громче.
— Ай, начальник! — стонал он. — Надо нерпа стреляй!.. Море убивай не надо!
Храмов, которого тоже взяли на охоту, но ружья не дали, сидел поодаль и тоскливо смотрел в океан.
Достав еду, охотники принялись завтракать, отрезая по чукотскому обычаю мясо у самого рта.
— А тепло! — сказал Алексей, жмурясь на солнышке. — Задерживается что-то товарищ Зюков… Конечно, у него в Анадыре своих дел хватает. И с отчетностью ему без меня трудновато… Думаешь — простое это дело, новую-то жизнь строить?.. Чтоб у людей было всего вдоволь: и одежды, и дров… и чтоб грамотные все?..
— Интернационал? — спросил Вуквутагин.
— Социализм! Интернационал — это когда все пролетарии как братья. А социализм — это когда они еще и живут хорошо, в достатке. Понял?
— Понял… — ответил Вуквутагин, и, пошептав над остатками еды, аккуратно сложил их у берега.
— Опять?!
— Бога нет, бога нет!.. — виновато забормотал Вуквутагин.
Алексей вздохнул.
— Учиться тебе надо… срочно… Арифметику изучать, географию. Ну вот, страна твоя, все это… — Алексей широко развел руками. — Как называется?
— Лыгоравэтланутэнут!
— А согласно географии — Чукотка! А это? — кивнул Алексей на отдаленную полоску земли.
— Пынаквыльнутэнут!
— А согласно географии… — Алексей запнулся. — Храмов! Пынаквыльнутэнут что такое?
— Америка… — печально отозвался Храмов.
Алексей настороженно посмотрел на бывшего управителя, не спускавшего глаз с океана.
— А ну, идите-ка сюда, Тимофей Иванович…
— Иди, начальник звала! — прикрикнул Вуквутагин.
Храмов подошел.
— Ешьте лучше, — сказал Алексей. — И запомните: случае побега стрелять буду без предупреждения!
Охотники медленно приближались к стойбищу: впереди Вуквутагин, за ним, согнувшись под тяжестью ноши, Храмов, сзади Алексей.
У первой яранги их встретила фигура, вооруженная большой граммофонной трубой.
Чукча, покачиваясь, направился к Алексею. Указывая на трубу, он что-то огорченно бормотал.
Храмов оживился, глаза его забегали, на вопросительный взгляд Алексея он объяснил почти весело:
— Интересуется гражданин, почему труба не играет!
— Иам учвэткылин? — шатаясь, произнес чукча.
Вслед за ним к Алексею подошел улыбающийся старик и протянул чайник.
— А этот выпить предлагает… за компанию! — все более веселея, сказал Храмов: — Выпей, выпей, начальник! Для храбрости!
Алексей вырвал у старика чайник, выплеснул на снег остатки мутной жидкости. Чукча заговорил торопливо и обиженно, а потом принялся есть снег, пропитавшийся водкой.
В стойбище были пьяны все. Те, кто уже не мог держаться на ногах, лежали вповалку. На многих были странные одеяния: безрукавки поверх малахая, бейсбольные гетры поверх торбасов, на одном — даже форменная фуражка с кокардой. Из яранги выбрался ребенок лет пяти. Он сделал несколько нетвердых шагов, споткнулся, упал, поднялся и запел. Вокруг бегала и лаяла собака…
Возле склада теперь возвышалась ограда из колючей проволоки, а над ней — звездно-полосатый фанерный щит с надписью по-английски.
— Это что же такое делается? — повернулся Алексей к Храмову.
— Мистер Стенсон! — торжественно произнес тот.
— Иам учвэткылин! — голосом, полным тоски, снова прокричал чукча, так и не добившийся от своего приобретения никакой музыки. Он сидел на снегу и горько плакал.
— Знаешь что, Вуквутагин… — сказал вдруг Алексей, — снимай-ка флаг с крыши…
На палубе американского корабля собралась вся команда.
К шхуне приближалась лодка. На ее носу стоял Алексей с флагом, на веслах сидел Храмов, на корме — Вуквутагин с винтовкой.
Алексей поднялся по трапу первым, окинул собравшихся вглядом и подошел к самому толстому человеку: