— А я сейчас вроде на нейтральной полосе! — сообщил Збруев, старательно копируя ладные движения проводницы. — Уже не военный, еще не гражданский, месяц на устройство!.. Хороший танец!
— Усвоили? — остановилась девушка.
— А может, заодно и твист? — сказал Збруев. — все равно разулся… По-товарищески?..
Снова отсчитывают столбы километры танца…
— А ваш цвет волос вам очень к лицу! — крикнул Збруев, буравя пятками ковер.
— Да?
— Жаль, что мы с вами не переписывались! Вы бы мне про путевые впечатления писали, а я вам — про службу?
— Да? — снова отозвалась проводница.
В окне показалась закопченная стена, потом — надпись: «Закрой сифон». На переплетении стрелок позвякивали в служебке стаканы и догорала збруевская сигара.
— Я, конечно, тоже против дорожных знакомств, — продолжал, отплясывая, Збруев. — Но если вот так, по-товарищески!.. Меня Константин зовут, по-гречески значит верный!
И вдруг проводница остановилась.
— О, мама мия! — всплеснула она руками. — Я из-за вас чуть станцию не пропустила!
Она сунула ноги в тапочки, схватила в служебке флажок и побежала в тамбур.
— Станцию?.. — как эхо повторил Збруев. — А я?
Поезд стоял у перрона.
Збруев очнулся от оцепенения, подхватил чемодан и бросился следом, обнаружил отсутствие сапог, вернулся обратно и заметался по коридору.
— Проводник! — закричал он. — Где же я сапоги-то снял?
Обнаружив наконец купе с сапогами, Збруев принялся лихорадочно натягивать непослушные носки.
Тем временем состав дрогнул и тронулся.
— Катя!.. — донесся из вагонного окна отчаянный вопль. — Подожди! Я здесь, в международном!..
За окном тихо отплывала платформа, на которой с букетом цветов и в белом платье стояла девушка — светлая и загадочная, как сон…
— Все, отец, — твердо сказал Збруев. — Больше не отвлекаемся! Счеты у вас есть?
Получив от проводника счеты, Збруев присел рядом с ним в служебном купе.
— Итого — осталось двадцать восемь дней… Откидываем на дорогу пятнадцать суток…
Збруев разграфил лист в своем блокноте.
— День приезда, день отьезда — один день… Значит, остается тринадцать… Тринадцать на шесть делится?
— Смотря чего делить, — отозвался проводник.
— Не делится, — сказал Збруев. — Два получается, будем считать с хвостиком… — он записал что-то на листке. — По два с хвостиком дня на… остановку. Маловато. Ну ничего! Теперь будем жить по системе.
Збруев открыл блокнот и нацелился в него авторучкой.
— Значит, следующая у нас — Терентьева!
«Подруга! Больше пряжи!» — начертано было на плакате, где девушка в модненьком комбинезоне протягивает к прохожим руки. Збруев оглядел плакат — и двинулся дальше, раздвигая могучим плечом вокзальную толпу.
— Дорогие девушки! — объявляло меж тем вокзальное радио. — Мы рады вашему приезду. В нашем городе требуются прядильщицы, мотальщицы, крутильщицы, тростильщицы, фасовщицы, браковщицы…
У входа в привокзальный скверик Збруев остановился и огляделся еще раз. Мимо Збруева спешили горожане, которые были преимущественно горожанками.
Из-за кустов в него целилась копьем гипсовая спортсменка.
Поискав глазами, Збруев нашел наконец в толпе, представителя сильного пола. Тот стоял, прислонясь к афишной тумбе, и ел мороженое.
— Пионер?.. — обратился к нему Збруев.
— Ну пионер, — согласился мальчишка.
— Родной край знаешь?
— А чего?
— Как тут у вас?.. население, снабжение?
— Население двадцать пять тысяч, — сказал мальчишка. А в магазин бабушка ходит.
— Старшим нужно помогать, — заметил Збруев. — Ну, а климат?
— Наш город расположен на Среднерусской возвышенности… — уверенно начал знаток родного края, но Збруев перебил:
— Ну а где тут женское общежитие номер тридцать один— знаешь?
Мальчишка весело лизнул мороженое.
— Так они все — женские!..
Девушки возвращались с работы.
— Терентьева, к тебе солдат! — услышал Збруев, хоронившийся в тени фикуса, голос вахтерши — и взволнованно выступил из засады.
Посреди вестибюля, остановленная окриком, стояла молоденькая миловидная девушка.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга. А потом — так же молча — девушка побежала вверх по лестнице. Следом, оглядываясь на Збруева, понеслись ее подруги.
Збруев удивленно посмотрел на вахтершу, исчез в тени фикуса — и появился с чемоданом.
— Вернись, тебе говорят!.. — убеждали Надю подруги.
Надя, растерянная, сидела на кровати, под журнальным портретом Збруева.
— Ни за что!
— Ждет ведь!..
— А зачем он приехал?..
— А зачем писала?
Надя готова была расплакаться:
— Откуда я знаю, зачем писала… ничего не знаю… — Но тут раздался деликатный стук в дверь, и все смолкли, как по команде.
Надя метнулась к збруевскому портрету, сорвала его и сунула под подушку.
Сначала в дверях возник чемодан, а за ним — и сам Збруев.
— Збруев. Константин Яковлевич, — помолчав, представился он.
— Ольга… — тоже после паузы ответила одна из подруг.
— Збруев.
— Анастасия.
— 3бруев.
— Людмила Владимировна, — представилась самая старшая — и Збруев оказался перед Надей.
— Константин. Вы… меня не узнали?
— Узнала… Девочки! — пискнула Надя, заглянув за спину гостя.
Збруев оглянулся — в комнате уже никого не было.
— Вот… думаю… — сказал Збруев, — заеду, посмотрю, как живет девушка… Все-таки фотография не дает представления об образе жизни. Может… помощь, поддержка нужна?
— Н… нет…
— Или совет?..
— Нет…
— Ясно. — Збруев помолчал. — Очень меня ваши письма тронули. И листок… помните, вы прислали, засушенный… красивый такой…
— А! — уцепилась за это Надя. — Это с клена! — она отбежала к окну. — Вон парк культуры, видите?..
— Ага! Там? — Збруев встал рядышком.
— Да, природа у нас достопримечательная! — раздалось за их спинами, и неизвестно откуда взявшийся озабоченный немолодой человек представился: